Сергей Корнев
Сайт автора: samlib.ru/k/kornew_s/
Главная цель России в XXI веке — это не «борьба с атлантизмом и американизмом», а развитие самобытной российской цивилизации, цивилизации 100 культур и 100 народов. Политическое противостояние экспансии Запада, евразийский блок — не самоцель, а средство для того, чтобы защитить это самобытное развитие от внешней угрозы. Мы должны вернуть российской цивилизации духовную самостоятельность, вернуть ей собственную логику развития, утраченную и замороженную во второй половине XVII века. Сегодня мы защищаем не прошлое России, а ее будущее. Требуется не реставрация, не гальванизация, не музей, не директивы сверху, не централизованная телевизионная симуляция «народности», а органичное развитие новой современной культуры, развитие «снизу», из провинции. Возрождать нужно не старые культурные формы, а собственную культурную логику нашей цивилизации, которая подчинит себе вполне современные формы и жанры. При этом в формах техно-музыки, киберпанка или обводах космической станции эта логика может воплотиться не менее полно и естественно, чем когда-то в русских былинах и контурах Василия Блаженного. Русскую цивилизацию нужно рассматривать как творческий проект, не доведенный до конца, не развившийся, не реализовавший все заложенные в него задатки. Проект, который нужно продолжить.
После трехсот лет псевдоморфоза русская культура представляет собой развалины, — местами очень живописные, но все-таки развалины. Где-то в глубине она существует как живая целостность, но пока этот проект еще не перелился в реальность. Развалины нужно разгребать, нужно строить новое здание, а какими будут его контуры, сегодня нельзя даже представить, — и меньше всего этому строительству может помочь мертвящая деятельность стилизаторов. Культура — это живой организм: не может быть никакой «русской культуры» в отрыве от русского образа жизни, от русской политики, от русской экономики, от той духовной атмосферы, в которой живет общество. Отрываясь от жизни, культура превращается в музей, который потом эксплуатируют стилизаторы: они берут старую форму и встраивают ее в пространство постмодернистской игры. Возрождать нужно не форму, а содержание, те великие духовные традиции, которые прервались и исказились с середины XVII века, нужно подчинять этим традициям вполне современные культурные формы, образы жизни, политические и экономические механизмы, и именно в ходе такой работы родится то, что можно назвать «современной русской культурой».
Курс на самобытность не означает изоляционизма и ксенофобии, — напротив, он предполагает самые оживленные контакты с остальным миром, он предполагает культурную экспансию. Грош цена такой самобытности, которая рушится от первого же соприкосновения с внешним миром. Самобытность должна быть сильной, напористой, — она сама должна заражать другие культуры, заставлять их ориентироваться на нее, подражать ей, делать ее примером. Нынешняя экспансия западной культуры связана с болезнью нашей культуры, с тем, что много столетий у нее отнимали возможность свободного развития, навязывали чужие стандарты и заставляли смотреть на себя чужими глазами. Когда наша культура обретет духовную суверенность, вернет себе собственную культурную логику, соотношение сил радикально изменится, и именно там, на Западе, будут бояться нашей культурной экспансии, городить железные занавесы и берлинские стены.
Так и должно быть, потому что западная цивилизация уже завершила свой жизненный цикл, она выполнила свою всемирно-историческую миссию и теперь должна сойти с исторической арены, уступив место российской. В нашем столетии именно Запад стал духовно пассивен, именно Запад перешел к глухой обороне, любая настоящая духовная активность в нынешнем мире объективно направлена против западной цивилизации. В духовной и культурной сфере он ничего нового предложить не может. Культура Европы и зависимых от нее стран сводится ныне к смакованию и комбинаторике прошлого культурного наследия, к инокультурным заимствованиям, к повторению одного и того же, которое скрашивается и маскируется чисто техническими новшествами, нюансами «дизайна» и «моды». Западная культура лишена подлинной духовной энергии, и эту пустоту ей приходится заполнять низкой, психической, животной энергетикой, эмоциональной экспансивностью, к которой и сводится все позитивное содержание нынешних «шедевров» западной музыки, живописи и кинематографа. На 99,99 % это хлам, не достойный даже существовать. Грандиозный качественный регресс не замаскировать никаким количественным изобилием: речь сегодня идет уже не о том, что «западная культура оскудела и опустилась», а о том, что ее вообще нет, а есть просто невнятное витальное бурление на одном полюсе («народное, «массовое») и симуляционное манипулирование знаковым конструктором на другом полюсе («высокое искусство», «авангард»).
Главная проблема современного масскульта — не в том, что он груб и безнравственен, а в том, что он скучен, пуст, бессодержателен. Экспансия примитивного масскульта объясняется только тем, что ему на деле ничего не противостоит, все остальное давно потеряло жизнь, деградировало и опошлилось. От высокой культуры прошлого остались только безжизненные выцветшие муляжи. Сам по себе этот масскульт способен удовлетворить только самые низменные потребности самых тупых и недоразвитых людей, и даже творцы этой культуры ее презирают и остаются с ней только потому, что не видят никакой реальной альтернативы. Появись в мире новый живой центр притяжения, новый гармонично развивающийся культурный проект, он не только перетянет к себе все живое и сильное на планете, но изменит и преобразит даже масскульт, поставит его формы (в музыке, кинематографе, молодежной культуре) на службу новому содержанию, превратит его в предварительную ступень к постижению этого нового. Именно молодость, недостроенность русского культурного проекта является его главным преимуществом. Если его пробудить и раскрутить, он способен стать полем приложения всех живых сил не только внутри России, но и за ее пределами. Все живые силы, которые отторгает от себя мертвый Запад, будут вливаться в этот проект, присоединяться к нему и распространять его по всей планете.
Этот поворот мы называем «трансгрессивной революцией». Центром этой духовной революции будет Россия. Для того, чтобы превратиться в этот центр, от России требуется только одно: стать наконец собой, вернуться к тому культурному проекту, который положен в основание российской цивилизации. Нужно четко осознать эту перемену миссии: для того, чтобы стать центром духовной экспансии, Россия должна отказаться от политической и военной экспансии и сосредоточить все силы на внутреннем развитии. В XXI веке мировая экспансия России должна проходить не в политическом, а в духовном и в культурном измерении. Военная мощь, экономическая самостоятельность, надежные союзники — все это нужно нам только для обороны от судорожных телодвижений Запада, который свою духовную немощь пытается компенсировать военными мускулами.
В XV — XIX веках, в эпоху «Третьего Рима», России был свойственен духовный консерватизм и политическая экспансия: Россия пыталась как можно большую часть планеты уберечь от западного колониализма, от разрушительных аспектов западной цивилизации, но ничего нового, ничего, кроме консерватизма, предложить миру не могла. В духовном измерении Россия была пассивна, она лишь сохраняла и развивала то, что досталось ей от Византии. По мысли монаха Филофея, который сформулировал доктрину «Третьего Рима», после падения Византии, Второго Рима, Россия осталась последним анклавом подлинной веры, духовности и Света в мире сгущающейся Тьмы, в мире, который несется к безумию, к Апокалипсису. Соответственно, миссией России, как последнего православного царства, провозглашалось сохранение и защита этого источника света. Центр духовной экспансии тогда находился на Западе, и именно в том, чтобы замедлить эту экспансию, отсрочить конец света, состояла эсхатологическая миссия Третьего Рима. Таким образом, несмотря на внешнеполитический активизм, роль России в ту эпоху была чисто оборонительной, сохраняющей, консервативной.
Сегодня мы находимся в принципиально иной эсхатологической ситуации. Во-первых, Запад перестал быть центром культурного развития, в духовном плане он себя исчерпал, у него осталась только техника и грубая сила. Во-вторых, Третий Рим пал, его духовная опора разрушилась, безумие ворвалось в Россию и разгулялось здесь еще более свирепо, чем где-либо в мире. Духовное оскудение и падение Третьего Рима, последнего острова Света, на протяжении XVII — XX веков свидетельствуют о том, что Тьма в мире сгустилась до предела и время Апокалипсиса пришло. Не случайны все эти модные рассуждения о «конце истории». Апокалипсис уже начался, Антихрист уже явился в мир и создал свое царство, зримым воплощением которого является НАТО и современная западная цивилизация. То, что для многих этот Четвертый рейх выглядит пока царством добра с кисельными берегами, тоже вполне согласуется с традиционной апокалиптикой.
В этой принципиально новой эсхатологической ситуации миссия России радикально меняется. Грядущая Россия должна быть уже не последним анклавом старого Света, как Третий Рим, а первым островком Нового Света, света Второго Пришествия. Это площадка, где начинается постепенное духовное возрождение, собирание сил для противоборства с воинством Тьмы. Это место, откуда начнется победное шествие Спасителя. Это центр духовного возрождения разочаровавшейся в ценностях Запада человеческой цивилизации. Здесь нужна уже не мифология Третьего Рима, а мифология Китежа, который поднимается из глубин на поверхность.
Сохраненное в этом Китеже — живое начало русской культуры, российский культурный проект, который был законсервирован на несколько столетий. Это десятки самобытных культур народов России, — культуры Сибири, Севера, Поволжья, Кавказа, Дальнего Востока, которые, почти не растеряв своего богатства, пришли к нам из глубокой древности. Культуры северной Евразии — необходимая часть российского культурного проекта. Каждая из них, как и русская культура, обладает своим собственным уникальным творческим импульсом, своим всеобъемлющим культурным проектом, который до времени спит, до времени заморожен и законсервирован, но рано или поздно раскроется во всей полноте в мощном и разнообразном культурном синтезе. Особенно интересны с этой точки зрения древние культуры народов Сибири — это вечный источник свежести и обновления для российской культуры, это более ценное сокровище России, чем нефть, газ и алмазы, сокрытые в земле этих народов.
Все это сохранил в глубинах России Третий Рим, исполнив таким образом свою эсхатологическую миссию, не дав западным колонизаторам захватить и уничтожить эти культурные богатства, избавив народы Евразии от судьбы американских индейцев. В России XIV-XVII вв. была создана уникальная система симбиоза разных народов, культур и конфессий, так что каждому народу оставлялось право сохранять свой образ жизни и свою культуру, по мере сил участвуя в строительстве общего государства. Несмотря на постепенный отход от этой системы с конца XVII века и особенно в XX веке, когда всем стали навязывать один стандарт, ее базовые принципы продержались вплоть до нашего времени. Только России обязан мир, что ни один народ северной Евразии не исчез, не был ассимилирован и не утратил свою культуру. Только благодаря России, ее примеру, ее влиянию и помощи колониальным народам, в 50-70-е годы во всем мире была уничтожена система колониализма, в ее наиболее античеловеческих формах, и народы мира получили хотя бы относительную независимость от Запада.
Но сегодня доктрина «Москва — Третий Рим» уже устарела: Москва, как центр политической экспансии и духовного консерватизма, выполнила свою миссию и теперь должна уступить место новой столице, столице духовного взлета. Пришло время перейти в наступление, воплотить российский проект в реальность, развернуть духовную экспансию в направлении Запада. И больше всего этому мешают негативные традиции, носителем которых является Москва: традиции «москвоцентризма», особенно pасцветшие в конце XX века, традиции диктаторского центра, который заслоняет собой всю страну и навязывает ей свою волю. Самобытное развитие — это развитие «снизу», от земли, от человека. Самобытная жизнь — это жизнь, подчиняющаяся своей собственной внутренней логике, а не командам из центра. Государство может создавать условия для самобытного развития, но само это развитие сверху, из центра инспирировать нельзя. В противном случае все закончится маразмом и стилизацией: пушкинизмом, лубочным патриотизмом и каким-нибудь второсортным «русизмом», наспех состряпанным масс-медийными технологами и возведенным в ранг государственной политики (прообраз чего мы могли наблюдать во время празднования 850-летия Москвы и «всенародного чествования Пушкина»).
Нигде в мире нет такой чудовищной гиперконцентрации общественной и культурной жизни, как в России: вся жизнь огромного континента крутится вокруг одной географической точки. Москва стянула к себе все средства и ресурсы, навязала стране свой политический, финансовый, культурный, идеологический, информационный диктат. Сегодня она практически монополизировала сферу культуротворчества, функцию символического осмысления реальности, лишила остальные российские земли возможности внести свой вклад в духовную атмосферу страны, в строительство общей культуры, — все они низводятся на роль безликого резервуара сырьевых и человеческих ресурсов. На практике, чтобы принять pеальное участие в культурной и общественной жизни страны, человек должен покинуть свой регион и стать жителем Москвы, т.е. волей-неволей подключиться к московской среде, московской ауре, стать ее выразителем и проводником. Понятно, что никакого расцвета российской самобытности при этом быть не может: собственно «России» уготована роль пассивного наблюдателя. Культура огромной разнообразной страны насильственно сводится к культуре одного единственного вестернизированного мегаполиса — это значит, что вся эта страна вообще лишается культуры, которая отвечает ее собственной внутренней жизни, она вынуждена пользоваться чужими ценностями и принципами, чужими стандартами и чужим языком. При этом настоящее культурное многообразие подменяется химерическим калейдоскопом оторванных от почвы обрывков разных культур и стилей, постепенно растворяющихся в плавильном котле мегаполиса.
Больше всего от этой политики обезличивания страдает именно русская культура, культура русских регионов, у которых, в отличие от этнических автономий, нет таких средств сохранить свое лицо, как отдельный национальный язык и культура, что делает их особенно уязвимыми. Так великое преимущество России, общий язык и единое культурное пространство, из-за своекорыстной политики центра оборачивается для русских земель не обогащением, а оскудением их культуры. Ущербность этой ситуации становится особенно ясной, если сpавнить нашу искусственно обезличенную «провинцию» с европейской и особенно с немецкой, где общественная жизнь, культура и образование рассредоточены по стране, где каждая германская земля (размером с небольшую российскую область) имеет вполне различимое лицо и собственную культурную традицию, где культура развивалась в «провинциальных» университетских городах и небольших центрах, вроде Йены, Веймара и Байрейта. Даже в США можно насчитать несколько, а не один, как в России, центров общественного и культурного влияния, разбросанных по стране, каждый штат наделен широкой свободой определять свою внутреннюю жизнь, в каждом городке своя телекомпания, и не одна, — и все это не мешает Америке быть мощной сплоченной централизованной державой. Только в Москве считают, что региональное многообразие — слабость, а не сила, и что залогом единства страны является общая для всех забитость и серость.
Само слово «провинция», как оно употребляется в России, несет отпечаток этой ущербной культурной политики. Здесь неразделимо спутаны два смысла: абсолютный смысл, «провинция» как нечто «уездное», country, глубинка, инертная сельская «глушь», противостоящая «большому городу», в котором «кипит жизнь», [*] — и относительный смысл, где «окраина», периферия, противостоит «центру». Это далеко не одно и то же. Например, во втором смысле Прагу или Копенгаген можно назвать «провинциальной окраиной Европы» в сравнении с Лондоном или Парижем, — хотя и Чехия, и Дания это самостоятельные развитые страны с богатой и разнообразной культурой (в прошлом). Теоретически, каждый из российских регионов должен быть именно такой «провинцией», — пусть не столь динамичным местом, как Москва или Париж, но все же вполне самостоятельным в духовном отношении центром, где во всей полноте и многообразии протекает собственная, независимая от Москвы, культурная и общественная жизнь, интересная для всей страны и за ее пределами. В культурном измерении Самара (1.2 млн.), Нижний Новгород (1.4 млн.) или Новосибирск (1.4 млн.) должны бы относиться к Москве и Петербургу примерно так же, как раньше, в эпоху расцвета Европы, Прага, Варшава и Вена относились к Лондону и Парижу. Тем более, что во всех перечисленных парах (Самара — Прага, Нижний — Варшава, Новосибирск — Вена) русский город, примерно равный европейской столице по размерам, превосходит ее по «пассионарности» жителей, по научно-техническому потенциалу и индустриальной мощи (на момент 1991 года). Соответственно, Красноярск, Воронеж или Брянск должны быть столь же индивидуальны, как Брюссель (950 тыс.), Амстердам (740 тыс.) и Копенгаген (460 тыс.). Между тем, в силу рабской привычки к приниженности и ущербности, само это сопоставление вызывает усмешку. Политика обезличивания привела к тому, что вся страна в отношении Москвы и Петербурга является «провинцией» именно в абсолютном, «уездном» смысле этого слова, — хотя в этой «провинции» есть более десятка миллионных городов, в том числе научных, интеллектуальных, промышленных центров, потенциал каждого из которых не уступает потенциалу средней европейской столицы.
Потенциала этой «провинции» с избытком хватит не только, чтобы пpевpатить каждый регион России в «город-сад», но и чтобы создать там собственную культурную традицию, во всех ее жанрах, формах и появлениях, от политики и общественной жизни, до архитектуры, музыки, кинематографа и телевидения, чтобы стать местом кристаллизации уникальной духовности, которая выделит его из массы остальных русских земель и сделает центром влияния, не уступающим Москве. Можно только предполагать, насколько яркой и притягательной стала бы российская культура (и сама Россия как центр континентальной интеграции), если бы мог реализоваться потенциал каждой российской земли, так что на месте однообразной серой убогости била бы ключом самобытная культурная жизнь целого континента, сравнимая по разнообразию с Европой времен расцвета. Из приложения к Москве наша страна превратилась бы наконец в настоящую Россию, какой она должна быть. Но весь этот потенциал или остается невостребованным и душится в зародыше, в силу экономического упадка и вызванной им оцепенелости, либо, как в случае Петербурга, искусственно изолируется от остальной страны, чтобы не нарушать монополию Москвы.
Сегодня духовный диктат Москвы опирается на ее финансовую мощь и на оставшуюся от прошлого гиперцентрализацию культурной, образовательной и информационной инфраструктуры (особенно электронных масс-медиа). В то время как провинция переживает тотальный упадок и вымирание, в Москве искусственно поддерживается некоторое подобие жизни, аккумулируются финансовые ресурсы, туда стягиваются активные и талантливые люди. Другим регионам России, поставленным на грань выживания, не до самосознания и символического творчества, и тем более нет у них возможности донести свой голос до остальной России через телевидение, кинематограф, массовую культуру, даже через печать, поскольку все это, по сегодняшним меркам, требует серьезных финансовых вложений. Им остается только пассивно воспринимать московские стандарты, без реальной возможности что-либо здесь изменить или хотя бы вступить в равноправный диалог. Даже на мир и на самих себя им приходится смотреть глазами Москвы, и уж во всяком случае запрещается влиять на духовную атмосферу остальной России. Из-за зачаточного развития регионального телевидения и кpайне огpаниченной интеpнетизации затрудняется даже минимальная возможность прямого культурного контакта между регионами.
Москва таким образом узурпирует роль всеобщего культурного и информационного посредника, — все культурные явления, даже те, что выходят из других регионов, должны на каком-то этапе пройти через Москву, апеллировать к Москве, подстраиваться под московскую реальность, что оставляет на них неизгладимое клеймо. В сфере культуры выстроен такой же иерархический круговорот, что и в финансовой: все перспективное изымается, стягивается в Москву, проходит тут соответствующую обработку, а потом подается стране как внешний продукт. Вся культурная и общественная жизнь страны пропитывается этой московской атмосферой: мы не знаем, о чем на самом деле думают люди в Калининграде, Архангельске, Петрозаводске, в Туле, Саратове, Ростове, Волгограде, Челябинске, Омске, Новокузнецке, Иркутске, Владивостоке и даже в Петербурге, — везде одна только Москва, которая говорит за всех, вместо того, чтобы наконец замолкнуть и прислушаться. А сами московские деятели от этого проникаются манией величия, свой уровень духовной деградации они принимают за высшее достижение и исполняются желания распространить эту духовную помойку по всей России, которая все еще остается страной высокой духовности и литературно ориентированной культуры. Им не приходит в голову, что Россия безмолвствует не потому, что ей нечего сказать, а потому, что ее лишили реальной возможности выразить присущую ей духовность и перелить ее в том числе и в современные культурные формы.
Не так давно возможности напрямую влиять на духовную атмосферу страны лишили даже Петербург, отобрав у него общенациональный телеканал, — по меркам вестернизаторов этот город, в сравнении с Москвой, оказался недостаточно разложившимся и продажным. В прошлом именно Петербург принято было называть самым «нерусским», самым европейским городом страны, а Москву — наоборот, хранительницей традиций. Но в Петербурге отразилась старая Европа, Европа времен расцвета, а сегодня он духовно принадлежит России и способен порождать яркие и органичные культурные феномены, вроде Курехина: с одной стороны, вполне современные и «европейские» по уровню и качеству, а с другой — русские и патриотичные. Москва же, подражающая Западу нынешнему, превратилась в средоточие пошлости и духовного вырождения, и поэтому именно ей были предоставлены условия наибольшего благоприятствования. На Москву опираются те, кому не нужен взлет самосознания и культуры, кто хочет, чтобы Россия все так же оставалась в летаргическом сне. А пока развитие национальной культуры заморожено, вакантное место постепенно оккупируют западные культурные и масс-медийные структуры, так что московский гиперцентрализм превращается в трансатлантический. Если тотальный упадок провинции продолжится, через 50 лет от всей России останется три-пять американизированных мегаполисов, а вся остальная страна превратится в безжизненную пустыню, постепенно заселяемую выходцами из Китая и других южных стран.
Диктатура центра, который играет роль «цивилизатора» и культуррегера и навязывает всей стране, как ей жить, должна быть навеки уничтожена. Речь идет не о сепаратизме, не о том, чтобы разрушать целостность и единство страны или какие-то важные для ее существования централизованные структуры (оборона, естественные монополии и т.п.), а о том, что «центром» должна быть общая соборная воля всей России, а не один-единственный регион, который относится к остальным российским землям как к завоеванной вражеской стране. При безусловном единстве страны, необходимо радикальное рассредоточение общественной, экономической, культурной жизни по всему пространству России. Все регионы России должны составлять единое экономическое и информационное пространство, но в этом пространстве они должны быть абсолютно равноправны. Каждый из них должен превратиться во вполне самостоятельный полюс активности.
Если раньше диктатура Москвы имела какой-то позитивный исторический смысл, то сегодня она стала просто опасной. С падением Третьего Рима Москва, как его центр, подверглась наибольшей деградации: это самый вестернизированный и самый враждебный российской культуре город. Москва потеряла статус сакральной русской столицы — сегодня это центр западной колонизации, центр подавления, ограбления и уничтожения России. Она превратилась в вампирическую анти-Россию, которая высасывает из страны все силы и средства и направляет их на ее духовное порабощение. Москва и опирающиеся на нее силы — главное действующее лицо и главный виновник всего плохого, что случилось в стране за последние десятилетия. Диктатура Москвы, московской «элиты», московского «общества», московского телевидения, московской «культуры» духовно опустошает Россию и сбивает ее с собственного пути. При этом не имеет смысла проводить разницу «автохтонными» московскими силами и силами, которые только базируются в Москве, между Москвой — федеральным центром и субъектом федерации, не имеет смысла вдаваться в разборки московской и кремлевской «элиты», — все это разные лики одного и того же Зверя. Москва стала средоточием особой вредоносной антироссийской атмосферы, и эта зараза переходит на все, что соприкасается с этим городом и укореняется в нем.
При этом псевдопатриотический московский шаблон, навязываемый в последнее время, даже более опасен, чем прямая экспансия западной культуры. Этот стилизованный лубочный шарж — последний гвоздь в крышку гроба российской самобытности. Канонизация пустотной пошлости, которая выдается за русскую культуру, имеет целью вызвать рвотный рефлекс у молодого поколения и навсегда внушить ему презрение к России и всему русскому. Так заливают бетоном святое место, на котором могло бы вырасти что-то живое и настоящее. Если предположить, что после ожидаемого «патриотического поворота» Москва теми же диктаторскими приемами, что и сегодня, вместо западной пошлости будет навязывать всей стране столь же безжизненный «псевдо-русизм», что она возьмет на себя право решать, что есть «истинно российское», а что «западное и чуждое», а вся остальная страна останется, как и сегодня, в роли «воспитуемого», в роли пассивного наблюдателя, — это будет действительно конец России, бесповоротный и окончательный.
Сегодня, как и во времена Петра, России нужна новая столица. Впредь до полного выздоровления, влияние Москвы нужно ограничить ее собственными пределами. Нужен духовный, экономический и политический карантин Москвы. Столицу России необходимо перенести из Москвы в специально построенный правительственный город, который будет расположен ближе к географическому центру страны и не будет являться финансовым центром. Этот небольшой город не будет оттягивать к себе финансовые потоки и людские ресурсы, не будет забирать в свой бюджет доходы от общенациональных корпораций, не будет подавлять развитие российских земель, не будет навязывать стране информационный и культурный диктат, как сегодня делает Москва. Эта перемена пойдет на пользу и Москве, которую ее нынешняя роль компрадорского центра окончательно изгадила и превратила в бесформенный Вавилон, в цитадель преступности, коррупции и разврата. Москва снова станет Москвой, а новая столица России будет строиться (по крайней мере вначале) как чисто культурный и административный центр.
Китеж, новую столицу Новой России, нужно разместить в центре русской земли, за Уралом, в Сибири. Отсюда начнется пробуждение России, отсюда волны свободы будут разливаться по всей земле. Миссия Китежа — создать альтернативу влиянию Москвы, ее старческому рабскому духу и плоскому мещанству. Он станет центром кристаллизации независимого культурного и информационного пространства, в котором могло бы встречаться и общаться все самое молодое, сильное и свежее в России. Вовсе не обязательно делать эту новую столицу всецело государственным проектом, подобно Петербургу, — создание этого города должно стать результатом неформальной народной инициативы. Он будет строиться как полигон русской свободы: город, соединяющий в себе черты Афона, Гоа и Запорожской Сечи, город монастырей и рок-фестивалей, крестных ходов и техно-пати, земских соборов и хакерских конгрессов, город безумных проектов, высоких молитв и чистой любви, живущий по собственным законам и под собственной юрисдикцией, охранять который будут патриоты из военно-монашеских орденов, а не какие-нибудь продажные «пpидвоpные части», которые расстреливают собственный народ. Он станет сакральной и духовной столицей России, маяком и живым примером, местом, где российский проект впервые развернется в своей полноте, обретет явную и чистую форму, притягательную для молодежи.
Одного переноса столицы не достаточно: проблема в том, что предшествующие столетия отучили страну от самодеятельной жизни. «Демосковизация России» — это не просто перенос центра страны из одного города в другой, а отказ от самого принципа «равнения на центр», особенно в культурной и духовной жизни. «Центризм» нужно заменить соборностью, когда роль объединяющей и направляющей силы играет совокупная воля всей России, а не диктат некоего отдельного от России центра, который навязывает ей свою волю, пытается ее «воспитывать» и подавляет ее собственную логику развития. Нужен радикальный подъем провинции, нужна политика по выравниванию экономического, демографического, культурного потенциала российских земель. Миссия новой столицы — не заменить собой Россию, как делает Москва, а пробудить ее к жизни, не быть черной дырой, в которой навсегда исчезают силы, средства и таланты, а стать центром кипения и преображения, чтобы каждый уголок России пробудился к самостоятельной активной жизни. И тогда Китеж поднимется на поверхность, страна проснется, исконные традиции возьмут верх, а Россия наконец станет Россией.
Примечания
[*] В нынешнем мире, с развитием информационной инфраструктуры и Интернета, это значение слова «провинциальный» постепенно стирается, и пространственная удаленность от «большого города» больше не является столь ограничивающим фактором, как раньше. О том, что это значит для России, см. «Континент Сибирь».