Известный историк — о будущем России
Интервью Андрея Фурсова газете «Завтра»
Беседовал Максим Калашников
«ЗАВТРА». Не секрет, что многие из нас выступают за то, чтобы Россия выступила как спасительный ковчег. Как остров новой цивилизации. А как считаете вы?
Андрей ФУРСОВ. В ответе на ваш вопрос я хочу отделить должное от сущего. Мы можем изобретать любые проекты того, как должно быть. Но есть реальность. Чтобы изобретение стало нововведением, нужны следующие благоприятные факторы: психологическая атмосфера, общественная потребность (материальный интерес) и финансовая поддержка. Китайцы изобрели порох, но нововведением он стал в Европе. В СССР делалось огромное количество изобретений, они запатентовывались, и патенты ложились на полку. Значит, будем исходить из реальности.
Не думаю, что какая-то «одна, отдельно взятая страна» может стать новой цивилизацией. Тут нужен универсальный опыт, и скорее это будет мировая сетевая структура. Это не значит, что не надо стремиться создавать локусы кристаллизации нового, свои сетевые структуры, «фабрики мысли», объединять их, активно внедрять свои наработки в образование и т.д. Тем не менее, будучи реалистами и стремясь к невозможному, к тому, чтобы сработать на пределе («интеллектуальный спорт» наивысших достижений), не надо забывать о реальности вообще. Антонио Грамши называл это пессимизмом разума при оптимизме воли.
Но в чём может заключаться русская заявка на превращение в остров чего-то нового? К сожалению, здесь не так уж и много, что можно предложить. Можем ли мы похвастать недеморализованным населением, готовым не то что строить новое, а вообще к чему-то новому?
Для кристаллизации нового нужны наука и образование. У нас — стремительно рушащиеся и рушимые наука и образование. Их нынешняя организация не соответствует ни состоянию современного мира, ни современному этапу развития науки. Как и во многих других областях, мы проедаем советское прошлое, добавляя плохо соотносимые с ним западные дешёвки — поделки для бедных и утиль-сырьё. Есть ли у нас иммунитет против этого? На рубеже 1980-1990-х годов мы не смогли спасти самих себя и проиграли находившемуся в тяжёлом состоянии сопернику. Сегодня наше положение хуже? Мы живём в обществе либер-панка (В. Макаров) или либерастии (И.Смирнов). То есть в обществе, комбинирующем худшие черты советского и буржуазного обществ, переплетающее их в немыслимых комбинациях. Я бы охарактеризовал общество либер-панка как общество самовоспроизводящегося разложения, где позднесоветские элементы подрывают и разлагают западные, буржуазные — и наоборот. В результате ничего по-настоящему нового не возникает. Это — общество-ловушка, своеобразный «туннель под миром» (Ф.Пол).
В подобного рода ловушечно-патовых структурах нет ничего такого уж особенного, они встречались в мировой системе и раньше. Например, известно, что в Западной Европе собственно капиталистическому накоплению предшествовала фаза первоначального накопления. Не являясь капиталистической, она в то же время создавала необходимые условия для будущего капиталистического накопления. В Западной Европе две эти фазы выступали как диахронные. Однако на периферии капсистемы — Юго-Восточная Азия, Латинская Америка — они развивались как синхронные. При этом первоначальное накопление постоянно подсекало и блокировало накопление капиталистическое. Получался капитализм без капиталистического накопления, нечто вроде дзэновского «хлопка одной ладонью».
В России 1990-х — начала 2000-х годов, где некапиталистические и антикапиталистические традиции остаются весьма сильны, развитие капитализма приобретало вот такой «первоначальный», а на практике — криминальный, асоциальный, антиобщественный характер. Его героями часто становились социопаты-отщепенцы из разных слоёв — от причмокивающего мямлика из номенклатуры и комсомольского шустрика до рэкетира, у которого шевелюра «стартует» от бровей. Неудивительно, что место социалистической утопии комстроя в РФ заняла социал-дарвинистская утопия, трудно представимая даже в логове капитализма. Асоциализм, пришедший на смену социализму, есть синтез местных традиций и капитализма. Не в силах ни уничтожить его, ни переварить социально, они вытесняют его в асоциальную, неоархаическую зону нового варварства, одна из главных характеристик которого — приватизированное насилие. В своих худших проявлениях общество либер-панка — более или менее институциализированная социо-антропологическая деградация. С точки зрения исторической логики постсоветский строй на выходе из исторического коммунизма занимает нишу, эквивалентную НЭПу 1920-х годов на входе.
Общество либер-панка — ни в коем случае не капиталистическое и тем более не буржуазное — как не была таковой нэповская Россия. По своему содержанию экономический тип постсоветского общества мало чем отличается от такого советского, который, в свою очередь, уходит корнями в дореволюционное прошлое. Этот тип не только принципиально некапиталистичен, но даже и нерыночен. В РФ нет рынка, основанного на конкуренции, а есть монополия, основанная на власти. Только власть эта носит приватизированный характер. Указанная монополия приобретает «рыночные» (и то часто в фарсовом виде) черты, только вне страны, на мировом рынке.
Ясно, что монополия эта была обеспечена не только нерыночным, но и неправовым способом. Поэтому у нас и не может быть крупной буржуазии — только разбойно-паразитический по происхождению слой, ряженый в либеральные одежды. Черты «протобуржуазии» просматриваются в намечающейся тощей прослойке среднего класса. Но его-то как раз постоянно и систематически уничтожают, гнобят, стремятся «унасекомить». То, что у нас нередко представляют в качестве «среднего класса» (целые издания специализируются на решении данной задачи) — низшие группы разбойно-паразитического класса и его медиа- и арт-обслуга . Таким образом, либер-панк — это внеправовая надстройка над (приватизированными) сегментами советской экономики, связанными с отобранной у населения народной (государственной) собственностью на недра. Социально-экономически либер-панк — это постсовок, организация ограниченного небольшим процентом населения проедания того, что осталось от позднесоветского общества, социальное гниение. Рано или поздно любая власть РФ должна будет решить: сливаться полностью в экстазе с либер-панковской «надстройкой» или срезать её, как это было сделано с нэпом. Подобного рода акции предполагают наличие определённого человеческого материала или определённым образом организованного человеческого материала (примеры — опричнина Ивана IV, гвардия Петра I и т.п.)
Как правило, из социальных кризисов выходят не на пути имперского строительства — это может быть следствием, а на пути создания (возникновения) нового человека. Возникновение христианства, протестантизма и (во многом) советского коммунизма — наглядные примеры. В спорах, развернувшихся в начале XVI в. в Германии по вопросу, кто виноват, стороны разделились. Одни говорили: виноваты попы, истребить их. Другие утверждали: ничего подобного, виноваты миряне, из их среды на освободившиеся места придут новые жадные попы. Ответ, оказавшийся исторически адекватным, дал Мартин Лютер: «mea culpa» — «моя вина», «я виноват». И пока я не истреблю в своей душе зло и жадность, ничего не будет. В ходе протестантской революции родился, выковался новый человек, новый субъект, способный создавать новые системы, новые империи — что бы кто ни говорил, а по-настоящему эрой империй в строгом смысле слова было Новое время, приход которого возвестила «революция, происшедшая в мозгу монаха» (К. Маркс).
Я не за то, чтобы опустить руки, — нам нужна мощная держава, но её можно построить только с новым человеческим материалом, с новым человеком — не «хомо шкурник» (голубая мечта эрэфских реформаторов), а Homo, способным ставить надличностные неэкономические цели. Для этого нужна «перезагрузка матрицы». Со старым материалом державу не построить, в лучшем случае криминальную державку, которая, естественно, будет тормозом на пути возрождения истинной державы.
На всё это можно возразить: Россия уже дважды — во время смут начала XVII и начала ХХ веков — попадала в ситуации, похожие на нынешнюю (с той лишь разницей, что тогда была прямая оккупация) — и ничего, вылезла. В ХХ веке не разлетелась на куски как Австро-Венгерская и Османская империи, а уже в 1930-е годы обернулась «добрым молодцем» СССР, который не только сломал хребет Гитлеру, но и вопреки американским предвоенным расчётам стал сверхдержавой. Какой ценой — другой вопрос, замечу лишь, что все новые системы возникают кровавым образом, все молодые общества жестоки — к себе самим и к соседям. Иначе не бывает, и сталинская юность советского общества здесь не исключение, а правило, которым тычат в нос почему-то только русским, требуя покаяния от них, но не от англичан за кровь Британской империи и не от американцев за миллионы индейцев, негров и других народов. В ХХ веке СССР показал: возможна развитая техническая цивилизация на антикапиталистической основе, антикапиталистический Модерн. А ещё раньше, в XVIII веке, Пётр I показал, что возможен русский паракапиталистический Модерн. Всё так.
«ЗАВТРА». Однако ситуации начала XVII, XVIII и ХХ веков, будучи похожи друг на друга, кардинально отличаются от нынешней…
А.Ф. Действительно. Выход из разрухи и смуты и становление новых структур — Московского царства, Российской империи и СССР — происходили в относительно благоприятных международных условиях. Когда в Европе, а в ХХ веке — в целом мире — шла борьба за гегемонию. Тогда Запад не был един, и сильнейшим западным державам было не до нас. Московское самодержавие встало на ноги при Михаиле Романове как раз тогда, когда бушевала Тридцатилетняя война (1618-1648 гг.). Петровские реформы, создавшие армию, но угробившие экономику, и послепетровское восстановление происходили во время войн за испанское (1701-1714 гг.) и австрийское (1740-1748 гг.) наследство, а затем, с Семилетней войны (1756-1763 гг.), началось англо-французское соперничество как мировых торговых империй. И только после 1815 г. англичане смогли заняться Россией (а ведь хотели ещё в 1714 г., после того как мы «сделали» шведов при Гангуте). СССР поднялся в период англосаксонско-германской борьбы за гегемонию («Тридцатилетняя война» — 1914-1945 гг. — ХХ века). Как только на Западе заканчивались войны, всё замирялось и появлялся новый гегемон-объединитель, начиналось общезападное наступление на Россию в виде «горячей» (Крымская в середине XIX в.) или «холодной» (во второй половине ХХ в.) войны и примерно через 40-45 лет после окончания внутрикапиталистических войн за гегемонию, в которых Россия всегда выступала на стороне англосаксов. Как правило, мы терпели поражение.
Нынешняя ситуация такова, что СССР (Россия) не только капитулировал(а) в «холодной» войне, но и имеет перед собой противника невиданной силы. Нам противостоит глобальная система во главе с США, в которую, вдобавок, вписаны — экономически, политически, психологически — верхние слои РФ. Как когда-то русские князья были «вписаны» в золотоордынскую систему.
Поэтому успешные исторические аналогии трёхкратного подъёма и возрождения России на сегодняшний день не работают. Одно из необходимых (хотя и недостаточных) объективных условий подъёма РФ — новый раунд мировой борьбы за гегемонию, мировая смута, крах долларовой системы — разрушение нынешнего глобального порядка.
Однако работа на слом глобальной системы упирается в проблему тех в РФ, кто обрёл власть и богатство в 1990-е. У них двойственное положение: с одной стороны, в глобальной системе они — зависимый элемент, чаще всего — объект; с другой — они всё же элемент этой системы, властно и экономически выигрывающий от её функционирования (аналогичная дилемма, правда, несколько в ином разрезе, стоит перед Китаем).
Долгосрочные целостные интересы правящих слоёв РФ (прежде всего интересы сохранения власти) требуют демонтажа нынешней мировой системы — триумф глобализации окончательно загоняет их в угол. Важным аспектом здесь является и то, что в нынешней — глобализирующейся — мировой системе послесоветские властно-экономические слои поставлены в жёсткие рамки, а потому их поведение легко просчитывается, а, следовательно, — направляется. Ослабление, разбалансировка современной мировой системы ослабит рамки, сделает их более проницаемыми, а потому увеличит степень свободы правящих групп РФ и сделает их менее предсказуемыми, что само о себе есть мощное оружие в мировой борьбе.
В то же время краткосрочные частные интересы верхних слоёв РФ заключаются в продолжении процесса глобализации, в сохранении нынешней системы. И это реальное противоречие, которое находит отражение как во внутренней, так и во внешней политике, более того — разводит и противопоставляет их. Укрепление державности плохо совместимо с рыночной трансформацией РФ, так как она объективно ослабляет государство и укрепляет позиции тех, кто работает против восстановления державности. Державность России и рыночная система (капитализм) практически несовместимы как во внешнеэкономическом (сырьевая ориентация) и внешнеполитическом (слабость государства) планах, так и во внутреннем плане. Опять же — слабость государства, но в ином аспекте, ведущая к его распаду, и, что не менее важно, резкая социальная поляризация, формирующая раскол социума на два «уклада» (Ключевский), чуждых и враждебных друг другу до состояния «двух наций» (Дизраэли) со всеми вытекающими отсюда последствиями. Всё это говорит о неизбежности выбора и, по-видимому, период 2008-2012 гг., самое большее — 2008-2016 гг. станет критическим моментом этого выбора, водоразделом.
За последние 5-6 лет немало сделано для восстановления державности, но, во-первых, мы пока что лишь отползли от края пропасти, у которого оказались после катастрофы 1991 г. Во-вторых, те сдвиги, которые налицо, ещё более чётко проявляют существующее противоречие между державностью и рыночностью («либеральных империй» не бывает, это — от лукавого).
Слабая сырьевая экономика и зависимые верхи — плохая комбинация. У СССР была намного более сильная экономика, чем у РФ, однако проблема верхов антикапиталистической системы, интегрированных в капсистему по линии потребностей (а, следовательно, и психологии), сыграла решающую роль в крушении СССР. Да, советская экономика переживала кризис; да, гонка вооружений была тяжёлым бременем. Но дело здесь не столько в экономике, сколько в социальных интересах группы, системообразующей для данной системы. Объективная причина гибели (а точнее — сдачи и гибели) СССР — не в экономике, а в социальных интересах активной части его верхних слоёв, тесно связанных с Западом. В эпоху массовых обществ исход борьбы, в конечном счёте, определяется результатом схватки властных и интеллектуальных элит, воплощающих целостность своих обществ. СССР так и не смог сформировать антикапиталистическую целостную верхушку. С середины 1950-х годов советские верхи прочно подсели на западную иглу в удовлетворении материальных и культурных потребностей. Запад с помощью «хищных вещей века», прежде всего бытовых, которые СССР не умел производить — он не был ориентирован на роскошь, — аннексировал у советской верхушки главную социально-психологическую сферу — сферу потребностей. Это означало разрыв социальной целостности, целостности совокупного общественного процесса: одна из фаз этого антикапиталистического процесса у его верхов была присвоена капитализмом со всеми вытекающими последствиями.
Западная (американская) массовая культура, которую Збигнев Бжезинский правильно называет одним из мощнейших видов оружия США в борьбе за мировое лидерство, западная мода (от одежды до музыки), — всё это, вторгаясь в совсистему через её верхи, подрывало её. Интеллектуальная обслуга верхов с 1960-х годов начала активно внедрять в свои аналитические записки и работы элементы западной социологии, политологии, экономической теории. То есть начала смотреть на мир глазами главного противника, косвенно — приняла его позицию, а, следовательно — его правоту. Отсюда — неизбежное поражение. Наша нынешняя ситуация — результат поражения советской верхушки. Именно на этой пораженческой основе, а не на её преодолении, сформировалась верхушка постсоветская. Остаётся лишь надеяться на негативный опыт. На то, что за одного битого двух небитых дают.
Один из уроков гибели СССР и проекта Красного Модерна заключается в том, что правящая элита должна стараться жить антикапиталистически. Сталин (а впоследствии Мао в Китае) решал эту проблему, снимая целые слои номенклатуры («Мы снимаем людей слоями» — Л. Каганович). Однако такая технология власти работает только до тех пор, пока верхушка не отстоялась, не стала особой группой. Как только это происходит, начинается сопротивление, которое заканчивается свержением или уничтожением «прочёсывающего вождя». Я уже не говорю о том, что чистки — ненормальная форма функционирования общества, ослабляющая и деморализующая его, ведь они распространяются сверху вниз, вызывая мощную волну снизу, которая приобретает самостоятельную логику и динамику и начинает «метелить» верхи снизу. Эффективных «точечных», селективных «чисток» пока что ещё никто не изобрёл. Проблема формирования верхов, адекватно воплощающих и реализующих антикапиталистический социум как целое, по-видимому, одна из наиболее серьёзных проблем Красного Проекта, его конструкторов и архитекторов. СССР эту проблему не решил.
«ЗАВТРА». Значит, при строительстве новой, Пятой империи нам следует, во-первых, перенести конкуренцию с противником на свое поле. Образно говоря, предлагать людям не усовершенствованные, извините за выражение, вагинальные вибраторы, не унитазы с музыкой, а нечто совершенно другое. Скоростной транспорт нового типа, связывающий материки. Новую чистую энергетику и доступное, качественное жилье. Новую, высокоэффективную и недорогую медицину. Методы развития способностей личности. Короче говоря, стиль счастливой, свободной и здоровой жизни. Будет это — и унитазы нам принесут в обмен на возможность перенять у нас такую жизнь.
А во-вторых, нужно воспитывать правящую элиту высшего сорта, давая ей нечто, перед чем потребительские ценности капитализма померкнут. Покажутся дрянными дешевыми стекляшками в сравнении с алмазами. Может, то будут некоторые магические способности, сверхчеловеческие качества. Особый стиль жизни, опять же. Тот, что даст чувство превосходства над противником и внушит ответственность за судьбу людей своей цивилизации. Нужна элита, нацеленная не на тёмные стороны власти, не на уничтожение человечества, не на виллы с бассейнами и гладкими бабами, а на высокую миссию подъёма своей страны.
А.Ф. Я не представляю, как можно воспитать элиту нового типа в нынешних условиях. Будучи реалистом, я полагаю, рассчитывать можно только на то, что какая-то часть правящих слоёв в своих интересах — то есть в интересах борьбы за власть и ресурсы — будет вынуждена сделать державно-патриотический выбор и ликвидирует общество либер-панка. Так же, как когда-то группа Сталина ликвидировала НЭП — сверхкоррумпированную систему с сырьевой ориентацией, угрожавшую как внутренней, так и внешней безопасности СССР.
Отдельный разговор — Пятая империя. Скажу сразу: как историка, как учёного, старающегося оперировать понятиями, а не поэтическими метафорами, меня эта идея не убеждает. Когда мы произносим слово «империя», то эмоционально подразумеваем следующее: мощное централизованное государство, построенное на принципе исторической преемственности (СССР, Россия, Московия, Киевская Русь) и традиционных русских ценностях, центральное место среди которых занимает социальная справедливость (отсюда — социальная ориентация на деле, а не на словах, некапитализм). Это государство должно эффективно охранять и беречь русское пространство в его естественных границах.
Всё это вовсе не характеристики только империи, это характеристики великой державы. Как правило, крупные империи — это великие державы, но не всякая великая держава — империя. Начнём по порядку. Откуда «Пятая» империя»? СССР не был империей, он был принципиально новой и намного более интересной конструкцией — протоглобальным сообществом, как и США, только антикапиталистическим. Превратиться в глобальное не получилось ни у нас, ни у них — по разным причинам. Никогда не была империей Киевская Русь. Империей в формальном смысле слова было Петербургское самодержавие. Но оно рухнуло, поскольку время классических империй ушло, и его не повернуть вспять — в истории ничего нельзя реставрировать. Это — первый момент.
Второй момент заключается в том, что империи всегда вознаграждали имперский, «метропольный» народ. Но это не ситуация Российской империи (Петербургское самодержавие), которая так допекла русских, что они — прежде всего они, а потом уже масоны, евреи, немцы, англосаксы, кто угодно — её разрушили. СССР — если считать его «Четвёртой империей» — вообще стартовал как антирусская структура, ситуация начала меняться лишь к середине 1930-х годов и то частично. В течение всей истории СССР отсталые национальные республики развивались за счёт более развитых русских регионов. В послевоенный период коммунистическая власть не была русофобской, как в 1920-е годы, но она стимулировала развитие прежде всего нерусских народов и весьма опасалась русского национального возрождения, «расизма».
Таким образом, русские, державообразующий, метропольный народ, и в «старой» империи и в СССР, не только не грабили, не эксплуатировали окраины, как это имело место в империях Запада и Востока, но развивали их, отдавая своё, и зачастую жили хуже «меньших братьев». В российской империи поляки и финны получили конституцию, когда русские и мечтать об этом не могли. Крепостное право в Прибалтике отменили раньше, чем в России. О роли немцев («Назначьте меня немцем, государь»), кавказцев и других при дворе я уж и не говорю. И это называется «империя»? А как же тогда называть империи, в которых метрополия жила за счёт колоний, периферии? Певцам «белого» и «красного» имперских проектов я бы порекомендовал задуматься о судьбе русских в этих проектах.
Третий момент. Империя есть политическая форма. То, что называют «империей», «имперскостью» в России имеет отношение прежде всего к социальной организации, к социальной ткани. Это в большей степени способ социальной организации, организации народа как «текучего элемента русской истории» (Ключевский); «имперскость у нас — это социальная ткань пространства (в этом плане отдалённый аналог Российской империи — Римская). Поэтому, в отличие от Запада, крушение русских «империй» влекло разрыв социальной ткани, и восстановление «общества» было синонимом восстановления «империи», а точнее было бы сказать, державы или русской власти как единственной формы организации, адекватной русскому пространству.
В русской истории пространство играет особую роль. По сути, именно оно (количественно и качественно, т.е. как тип ландшафта) — одно из главных, если не главное, богатство (и оружие) русских. И уж точно главная русская субстанция, по поводу которой складываются властные и социальные отношения. С этой точки зрения защита русского пространства есть автоматически защита властной и социальной организации — и наоборот. Тип экспансии, характерный для русских — не завоевание, а, как верно отмечает В.Ю. Царёв, обживание. Что, однако, не исключает и завоеваний. Тем не менее, в отличие от англосаксов, мы не ставили задачу физического истребления местных этносов и, в отличие от китайцев (ханьцев), не поглощали и не растворяли их в себе этнодемографически.
«Империя» выступала формой жизни-обживания русскими евразийского хартленда, причём русские оказывались «победителем, который не получал ничего», и до определённого времени русское население готово было с этим мириться. Однако с какого-то момента империя начинала высасывать из державообразующего народа все соки, власть отчуждалась от народа и уничтожение такой власти, особенно если она и в сфере культуры воспринималась как чуждая, нарушала негласный «морально-экономический» общественный договор, становилось вопросом времени. Русские готовы были терпеть «державу» как необходимость, даже если она была жестокой, но не как несправедливое и чуждое бремя. Впрочем, хребет ломался и потому, что в глазах населения, прежде всего русского, власть оказывалась не только паразитом (т.е. чем-то несправедливым), но и слабым паразитом, не способным к противостоянию внешним силам.
Защита, сбережение не только народа, но и пространства — одна из главных задач. Решение именно ее — проверка жизнеспособности властных конструкций. Здесь РФ в её нынешнем — рыночно-административном — состоянии не представляется жизнеспособной конструкцией. Рынок, по определению, разрывает русское пространство, Россия как рыночное государство невозможно. Невозможно государство Россия и как элемент мирового рынка, тем более зависимый, сырьевой. Мы это уже проходили с пореформенной Россией — двух Александров и одного Николая. Кончилось всё финансово-экономической зависимостью от Запада и революцией, разорвавшей эти путы.
У меня нет ощущения, что РФ в её нынешнем состоянии сможет эффективно противостоять внутреннему сепаратизму и внешнему давлению (экономическому, политическому, демографическому, социокультурному), а ведь русское пространство — земля и вода — не менее, если не более ценный ресурс, чем нефть, газ или алмазы.
«ЗАВТРА». Значит, задача Пятой империи — настолько подняться в качественном отношении, чтобы воевать не числом, а умением. Чтобы сохраниться и развиться, обладая даже небольшим населением!
А.Ф. Желательно всё-таки, чтобы население было большим, ну а бить противника надо всегда по-суворовски, тем более что русских становится меньше, причём не только за счёт сокращения рождаемости, как это происходит с населением Запада, но и за счёт роста смертности, в основном мужиков в возрасте от 20 до 60 лет. И это тоже системная социально-демографическая черта РФ.
«ЗАВТРА». Значит, новая империя — извините за метафору — не должна больше вычерпывать жизненные силы русских. Мы не должны жить менее богато, чем соседи по империи и платить жизненными силами за стабильность сверхдержавы. Раньше так происходило из-за несовершенства доиндустриальных и индустриальных технологий. Тогда русским приходилось рвать жилы на заводах и стройках, пока малые народы рожали детей. А технологии следующей эры эту проблему снимут начисто! Грядет эра безлюдных производств. А те блага (например, жилища), что в индустриальную эру стоили очень дорого, с помощью новых технологий станут очень дешевыми. И тогда русские смогут строить империю, богатея и размножаясь!
А.Ф. Звучит прекрасно. Но как совместить технологический рывок с господством сырьевых элит — вот в чём вопрос. Как осуществить русский властно-технический реванш в глобальном мире, где русские — не субъект, а объект? В мире, который мы плохо знаем? Парадокс, но в начале XXI века мы плохо ведаем, как устроен и работает современный мир (на уровне теоретического осмысления, концептуальной информации — почти не знаем). Мы скверно знаем собственную страну в её прошлом и настоящем, а следовательно, едва ли можем адекватно прогнозировать будущее. Наконец, мы неважно представляем себе логику и механизм функционирования России в мировой системе. Более того, за последние 15-20 лет, в ходе и после горбачёвско-ельцинской катастрофы, мы, похоже, вообще прекратили работу по концептуальному анализу мирового развития в его трёх временных ипостасях, а перешли на экспорт западного интеллектуального старья — целый сонм брокеров и компрадоров от науки делают себе на этом имя и деньги.
Необходимое условие рывка — адекватное знание о мире и о самих себе, о нашем настоящем и прошлом, его демифологизация. Нам необходим безжалостно-честный по отношению к самим себе, принципиально новый тип социально-исторического и гуманитарного знания, отражающий русские опыт, ценности и интересы. Наши — а не чужие, обслуживаемые у нас либер-панковской «пятой колонной» экспертов-компрадоров с психологией смердяковых. Знание не создаётся империями, это империи создаются знанием, которое сила. Знание создаётся Академиями (не путать со структурой РАН, близкой к состоянию «жизнь после смерти»). Сначала ум, а потом сила. А между ними — воля.
Завершая, скажу: вообще-то неважно, как будет называться новая Россия — Пятая империя, Новая держава или иначе. Главное не в этом. Это должна быть великая держава, адекватно вознаграждающая державообразующий народ, который строил её в течение столетий и сегодня впервые за последние 400 лет составляет более 80 процентов населения — как ханьцы в Китае. Это должен быть строй, воплощающий традиционную русскую ценность — социальную справедливость. А еще власть, обладающая крепкой бронёй, быстрыми танками и ядерным оружием нового поколения, а потому способная охранить и сохранить русское пространство и живущие на нём народы, обеспечить им достойную их жизнь.
Будут ли нас любить? Скорее всего — нет. Сильных не любят. Да нам и не надо. Самое главное, чтобы мы уважали сами себя, свою историю — вопреки всему очернительству. Чтобы всегда могли объяснить другим, что надо нас уважать. А руководством к действию должна стать замечательная поговорка англосаксов: «Right or wrong, my country» («Права или неправа — но это моя страна»).
Иными словами, если «Пятая империя» окажется эффективным политическим лозунгом восстановления социальной (народной) державы и позволит нам выйти из своего кризиса, преодолев национально-религиозную фазу Смуты, а затем проскочить и глобальный — пусть будет Империя. Хотя я предпочёл бы Державу.