Вадим Бакусев
Тема нигилизма прочно связана прежде всего с трудами Ф. Ницше, которого она сильно занимала в последние годы его сознательной жизни. В 80-е годы 19-го века он считал, что нигилизм, «то есть радикальное отрицание ценности, смысла, идеалов», «этот самый зловещий из всех гостей», «уже при дверях» и что его пришествие «неизбежно, раз люди не понимают его предпосылок. Таковые состоят в наделении ценностью…» (ПСС, т. 12, 2 [118][1]). В действительности нигилизм в ницшевском пониманиии на практике уже давно был в деле— со времени появления позитивизма, сначала в науке в начале того же столетия; этот позитивизм очень скоро превратился во влиятельный стиль массового интеллигентского мышления и, главное, мироощущения и поведения в других сферах жизни, а поддавшиеся ему представители интеллектуальной элиты по меньшей мере интуитивно исповедовали такой нигилизм.
Проявления и формы нигилизма Ницше определил верно, верно оценил и его последствия, то есть дал прогнозы, которые уже сбылись или сбываются на наших глазах. Например: «Нигилистические последствия нынешнего естествознания (наряду с его попытками ускользнуть в потустороннее). Из его работы в конце концов последует саморазложение, оно обернется против себя самого, станет антинаучным» (12, 2 [127]). Сбылось с высокой точностью. «Нигилистические последствия политического и экономического образа мыслей, где все “принципы” мало-помалу доходят до комедиантства: оттуда несет посредственностью, убожеством, ханжеством и т. д. Национализм, анархизм и т. д.» (там же). Сбылось с высокой точностью. «Два-три поколения спустя эту расу невозможно будет узнать — все сделается чернью» (13, 14 [182]). Сбылось с высокой точностью. Все эти и другие того же рода прогнозы Ницше полностью сбылись в применении к матричным западным обществам и всем от них зависящим.
А вот с вопросом о причинах и сущности нигилизма дело обстоит сложнее. Ницше пишет: «Европейский нигилизм. Его причина: обесценение прежних ценностей» (12, 2 [131]); «Нигилизм как следствие морального толкования ценностей» (12, 7 [43]). И главнейшая из этих ценностей, с точки зрения нынешнего матричного человека, — ценность человеческой жизни как таковой. Но откуда взялось само это обесценение? На этот и множество других вопросов, связанных с явлением нигилизма, Ницше дает множество весьма противоречивых ответов в большом фрагменте, озаглавленном им «Европейский нигилизм» (12, 5 [71]) и не случайно помеченном точной датой и местом написания, — он явно задумывался им как проект начала большого сочинения (скорее всего, несостоявшейся «Воли к власти» и, если так, — как глава 3-я книги 3-й, а в другом проекте это книга 1-я). Но проект так и не был завершен, и не зря.
Ницше так и не нашел выхода (или не сразу его нашел) из запутанной противоречивости своей мысли о нигилизме, а причина этого состоит в том, что глубокие мысли и утонченные чувства высококультурного человека — мысли и чувства очень абстрактного порядка, которые могли бы понять и разделить с ним весьма немногие, он проецирует на большой отрезок истории (со времен зарождения христианства), то есть на меняющиеся со временем ощущения и настроения крупных человеческих масс, максимально чуждых такого рода мыслям и чувствам. И не то чтобы эта проекция была совершенно несправедлива и ошибочна — мысли и чувства немногочисленных рафинированных интеллигентов все-таки иногда находили в массах какое-то глухое, смутное соответствие или, наоборот, и тоже иногда, обобщенно выражали массовые психологические установки. Но она, эта проекция, сильно заслоняет от взгляда Ницше настоящее положение дел, заставляя мыслителя видеть и предполагать в истории собственные утонченные идеи, а не его, в максимальной степени простое и грубое.
В самом деле, «обесценение прежних ценностей» бывало в истории и раньше, но ни разу не приводило к нигилизму — например, в 4—5 вв. н. э., после победы христианства в Римской империи, произошло масштабное обесценение ценностей античного язычества; в 14—16 вв., сначала в Италии, а затем и во всей Европе, Ренессанс античности тоже означал некоторый переворот ценностей, правда, не столь масштабный; Реформация Лютера стала ценностным потрясением для Центральной и Северной Европы; появление Просвещения ознаменовало собой глобальный кризис христианства и его ценностей. Что уж говорить о русской революции 1917 года, которая отменила все прежние ценности и попыталась дать народу взамен другие, причем народ поначалу их принял! Но в каждом из этих случаев обесцененные ценности сразу, а то и загодя заменялись другими, весьма оптимистическими ценностями, отнюдь не приводя к нигилистической потере смысла жизни.
Ценности и способ их организации, то есть мораль, были у людей всегда и до христианства. «Мораль защищала обойденных жизнью от нигилизма, наделяя каждого бесконечной ценностью (…)» (12, 5 [71]). Значит, нигилизм стал реальностью, только когда «Бог умер» вместе с христианской моралью, а другая мораль не появилась? Но почему она не появилась? Была ведь, в конце концов, традиционная мораль, которую все религии только кодифицировали и сакрализировали. Она-то и должна была остаться как «голая» основа всякой религиозной морали, но почему-то не осталась (Бог умер, а с ним христианство, мораль и прежние ценности), — Ницше, как видно, неправомерно расширяет христианскую мораль до морали как таковой. Но в принципе, то есть на практике, он все равно оказывается прав — морали как спасительницы от нигилизма, даже «обычной», светской, традиционной морали, в матричных обществах действительно не осталось, да только по другой причине, о которой будет сказано ниже.
Ницше различает два вида нигилизма (см. 12, 9 [35]), пассивный, тот самый, пугающий, который при дверях, и активный. «Активный нигилизм» Ницше (позднее он назовет его, то есть свою собственную позицию, «всемирно-историческим цинизмом») — это, в сущности, антинигилизм, выражающий его основную стратегию в мышлении. Таков же, например, его анти-антисемитизм. Таков вообще его «встречный пал» — попытка погасить один огонь другим, огонь матрицы — огнем своего разума. Общий смысл такой позиции — противопоставление, выдвижение противоположности как средство борьбы; это позиция борьбы с того же уровня. Она малоэффективна, как и встречный пал, работающий только при определенных условиях, и может, как и он, быть только вспомогательной тактикой. Эффективнее позиция превосходства, то есть борьбы с более высокого уровня. В данном случае, то есть в отношении нигилизма, это была бы позиция культуры как иерархии позитивных форм, смыслов (неслучайно у Ницше тексты о нигилизме часто соседствуют с темой иерархии), принцип жизни. Ведь сущность нигилизма как отрицания смысла вообще — это смерть, потому что полная бессмысленность — это полная энтропия, то есть смерть. Именно поэтому реальный нигилизм есть принцип разрушения.
Ближе к делу, то есть к мысли об иерархии, а латентно — о культуре, то есть аристократии духа, Ницше подходит во фрагменте 9 [44]: «Причины нигилизма: 1) отсутствие высшего типа, то есть тех, чья неисчерпаемая продуктивность и власть поддерживают веру в человека. (…) 2) низший тип — “стадо”, “масса”, “общество” — забывая о скромности, раздувает свои потребности до масштабов космических и метафизических ценностей. Этим вульгаризируется вся жизнь: ведь масса, господствуя, тиранит людей исключительных, и те утрачивают веру в себя, превращаясь в нигилистов» (это более поздняя запись, чем рассуждения о морали и Боге).
Ну вот, это уже совсем, совсем другое дело, и теперь становится ясно, что мораль тут вообще ни при чем или играет только вторичную роль. Здесь, кстати, можно различить, как двигалась мысль Ницше: от взволнованного личного разбирательства с христианством и моралью до вполне трезвого сверхличного познания; правда, к моральному объяснению он все равно еще кое-где возвращается, видимо, то ли не имея сил расстаться с ним окончательно, то ли имея в виду сформулировать какой-то синтез двух видов объяснения, а скорее всего, потому, что ему очень хотелось пофилософствовать молотом, то есть объявить переоценку всех ценностей. В любом случае его позиция так и осталась неустойчивой, по инерции склоняясь к морали и ценностям. Однако окончательно становится ясно и другое: для Ницше нигилизм — это сознательная позиция коллектива или индивида, и скорее индивидов как «людей исключительных», иными словами, культурной элиты общества.
Ведь у «низшего типа» ценности до поры еще как сохраняются и даже, по Ницше, раздуваются, а в числе «метафизических ценностей», и далеко не на последнем месте, оказалось бы, вероятно, и само вечное возвращение, если бы философ додумал до конца свою постановку вопроса (совершенно, на первый взгляд, парадоксальную), звучащую у него в конце фрагмента 5 [71]: «Самые заурядные (…) Что же такой человек будет думать о вечном возвращении?» (непременно см. пункты 15—16 этого фрагмента).
Увы, эти самые заурядные в массе своей ничего о вечном возвращении думать не будут, за редчайшими и случайными исключениями, которые в этих редчайших случаях понимают его, как им и подобает, вполне вульгарно. Не разочаровываются заурядные и в жизни, своей жизни — на жизнь как таковую им наплевать. А «высшего типа», то есть культурной элиты, которая думает об этой последней, больше уже нет — демократия как оружие черни уничтожила ее полностью. Так о каком же нигилизме может идти речь?
Вероятно, о каком-то совсем другом. Не о том, причина которого — «обесценение прежних ценностей» (что, как тут выяснилось, не совсем верно), а о том, причина которого — как минимум «отсутствие высшего типа». И даже не о нем, ведь и само это отсутствие — следствие более глубинной, последней причины. Таковая причина — европейская психическая матрица, возникшая в 5-м в. до н. э. и приведшая уже в наши дни к полному оничтожествлению, или нигилизации (от латинского nihil — «ничто, ничтожество, убожество») западного человечества, самой природы человека, искоренения в нем главных свойств, делающих человека человеком, и главным образом способности к творчеству в рамках культуры, прежде всего к творчеству самого себя.
Общее оскудение, опустошение и вырождение души, необратимая порча человеческой природы, ее извращение — вот неизбежные следствия перехода человеческой психики с естественной на матричную структуру, более удобную для хищничества, насилия и безграничного потребления, а именно системного нарушения баланса сознания и бессознательного в пользу сознания в модусе рассудка, патологии, для начала ведущей к сильному упрощению всех психологических функций. Но самое страшное — замеченное Ницше неумолимое стремление матричной психики к смерти, небытию, сопровождающееся саморазрушением, самоотрицанием, самоотменой в качестве человека.
Недаром это стремление весьма прозорливо, даже пророчески, с такой настойчивостью фиксировал Ницше на основании то ли своей гениальности, то ли едва уловимых признаков в свою эпоху, когда культура еще не была полностью разрушена и, казалось, ничто не предвещало всеевропейской катастрофы, — а скорее всего, и того, и другого, ведь гениальность в том и состоит, чтобы улавливать едва уловимое. Еще на этапе морального истолкования нигилизма он говорил о «тяге к разрушению как проявлении еще более глубокого инстинкта — инстинкта саморазрушения, тяги к небытию. Нигилизм — симптом, говорящий о том, что обойденные жизнью уже не находят себе утешения ни в чем — что они разрушают, чтобы разрушиться (…)» (12, 5 [71], пункты 11—12).
Это нигилистическое стремление («более глубокий инстинкт») матричной психики первично и, если нигилизм понимать так, то он не нуждается ни в каком ином объяснении, а, напротив, сам объясняет все те симптомы, которые так выразительно описал в свое время Ницше (и обесценение всех ценностей, и отсутствие высшего типа, и все остальное), и все проявления катастрофы, которые несет с собой наше время. Названные симптомы и проявления возникают постепенно и последовательно: сначала обесцениваются все прежние ценности, затем выбывает из истории высший тип людей и вместе с ним аристократическая культура как иерархия смыслов, затем обесцениваются все вообще ценности, кроме чисто биологических и социобиологических, а затем наступает полная катастрофа всего человеческого в человеке. Нигилизм уже не при дверях, он давно зашел, вломился в дом западной цивилизации и царствует там вовсю, и сейчас мы находимся на последней стадии его схождения в ад. Смертельная болезнь матрицы неисцелима, и ремиссии вроде возвращения консерватизма в политику одной большой заморской страны тут ничего не изменят — они только немного отсрочат финал.
Впрочем, эти ремиссии (я говорю не об одной, уже состоявшейся в этом году, а обо всех еще возможных там и сям) означают, что матричный человек, в лице главным образом ученых и политиков, пока замечает, ощущает процесс своего саморазрушения, еще, вероятно, иногда ужасается ему, но не знает, что делать, а точнее, чувствует, что тут уже ничего не поделаешь, что это безвыходный тупик. Именно поэтому он или малодушно хватается за, скорее всего, несуществующий, но превосходящий «внеземной разум», или мечтает сбежать со своей планеты куда-нибудь подальше, чтобы начать там новую жизнь, или переселить себя в «виртуальный мир», замену недоступного ему искусства, а то и просто в машину. Он и мифического «восстания машин» пугается уже не так параноидно, как еще лет 50 тому назад, а может быть, даже втайне сочувствует ему.
В отчаянии он совершает бессознательное самоубийство, которое только кажется метафорическим, — бросается в «трансгуманизм» или в сатанизм. Кстати, совершенно неверно считать сатанизм равным безбожию и атеизму: это лживое и крайне вредное уравнение. Ведь сатанизм — это вывернутое наизнанку христианство, псевдорелигия или «парарелигия» (или по меньшей мере культ), в которой верховным божеством стал Люцифер, один из ангелов Бога, пусть и отпавших от него ангелов. Это своего рода религия, где христианские, в том числе общечеловеческие ценности, главная из которых — ценность человеческой жизни, заменены антиценностями. Равнозначным атеизму такое явление может быть только в представлении совсем уж дремучих, плохо образованных или хитро и злонамеренно мыслящих людей, желающих скомпрометировать атеизм еще и с этой стороны. Хотелось бы посмотреть на убежденных атеистов, всерьез поклоняющихся Люциферу и приносящих ему жертвы!
В глазах человека, с ужасом и отвращением наблюдающего агонию матрицы, такие явления, как сатанизм, — самое страшное, что только можно себе представить. Но еще более страшно, что оно — видимо, еще и не самое страшное, на что способна агонизирующая европейская матрица. Нечто по-настоящему страшное еще, возможно, впереди. Но об этом даже думать не хочется, а хочется, чтобы матрица когда-нибудь мирно почила в собственных нигилистических нечистотах. Для этого «всего-то» и надо, чтобы нематричный мир осознал себя в качестве антиматричного и оказался заведомо сильнее матричного.
Что же из всего сказанного следует? Что массовое обесценение прежних ценностей, но далеко не всех, действительно, имеет место в матричном западном обществе, но что не оно — причина нигилизма, а общая, примордиальная порча человеческой природы в европейской психической матрице; что «самый заурядный человек», «последний человек», из которого теперь оно состоит, смысла жизни отнюдь не терял, а что просто этот смысл опустился до нижайшего уровня — самосохранения, благополучия и потребления, до физиологии (последние люди не то чтобы разочаровались в прежних ценностях — просто те стали им уже не нужны и потому забылись), но что зато весь свой смысл потеряла западная цивилизация в целом, поскольку он заключается в почившей там на веки вечные культуре.
Тем не менее нигилизм во всех ницшевских смыслах этого слова никуда не исчез, вернее, «исчез» только из сознания — он стал бессознательным, подвергшись психологическому вытеснению, причем вытесняющим фактором стал потребительский оптимизм и обеспечивающая его наука, с которыми нигилизм оказался несовместим. Этот бессознательный, незримый для сознания и потому еще более опасный нигилизм накопил в себе огромное количество энергии, которая прорывается наружу, в сознание, не переставая при этом быть бессознательной, в виде откровенно страшных, отвратительных или просто глупых вещей, несущих самоотрицание и самоуничтожение не только для самой матрицы, но потенциально и для всего человечества. Поэтому всем остальным, и прежде всего нам, русским, надо хорошо осознавать и понимать, что и почему на этом глубинном уровне происходит на Западе, а часто, под его влиянием, и у нас самих, и решительно противостоять бессознательному нигилизму матрицы.
Но нигилизм в радикальной форме порчи человеческой природы в матричной западной цивилизации — у всех на виду. Он куда как актуален и бессознательным стать не может. Он будет действовать и дальше, до самого конца «последних людей» Запада, конца, к которому он и ведет.
Апрель 2025
[1]Ницше Ф. Полное собрание сочинений. Т. 1—13. М., «Культурная революция», 2005—2014. Далее первая цифра — том этого издания, последующие — номер фрагмента.