Влюбленный в Россию (Морис Бэринг)

Александр Константинович Бенкендорф (1849–1917), российский дипломат, посол в Великобритании с 1902 по 1916 год

Русские люди и все русское так впечатлили иностранца, что, приехав в 1904 году в Россию, он погрузился в нашу культуру и овладел языком. Язык был необходим, Бэринг не мог мириться с зависимостью от переводчиков. К тому же он быстро понял, что «для говорящего по-русски и для не говорящего по-русски существуют два абсолютно разных русских народа». Следующие семь лет Бэринг жил на две страны, при этом русские периоды, кажется, длились дольше британских. Жил британец чаще всего в имении Бенкендорфов в деревне Сосновка – с семьей русского посла Александра Бенкендорфа Бэринг сошелся еще во время дипломатической службы в Копенгагене. Бенкендорфы познакомили Мориса с многими видными людьми. Вот как вспоминала о нем писательница Нина Берберова: «Беринг – фигура замечательная, какая могла появиться только в Англии, и только в устойчивом мире начала XX века. Его все любили, и он всех любил; он бывал всюду, и все его знали. Семейство русского посла, Александра Константиновича, он попросту обожал, и не только самого посла, <…> и графиню Софью, и их взрослых сыновей, Константина и Петра, но и брата посла, графа Павла Константиновича, гофмаршала и министра двора».

Однако Морис Бэринг не только блистал в гостиных русских аристократов, он проникал во все слои общества. Представляясь Маврикием Эдуардовичем, разговаривал с полицейскими, извозчиками, дворниками, общался с врачами, учителями, юристами. Для The Morning Post Бэринг писал репортажи о работе и роспуске Думы, эссе о бурной политической жизни Петербурга, а также литературные рецензии. Например, Бэринг первым обстоятельно рассказал англичанам о Чехове. В 1907 году его материалы о русской жизни вышли отдельной книгой «Год в России».

Обложка книги М. Бэринга «Год в России». 1907 год

Разумеется, в этот сборник вошли наблюдения иностранца и о первой русской революции. В этом смысле англичанину было интересно все: причины, возможные последствия, отношение к происходящему представителей разных классов. Он с удивлением отмечал, что многие «говорят о революции как о неком злом духе, который безо всякой причины возник из адских глубин, подобно чуме, как будто она не была абсолютно логичным и неизбежным результатом особенно плохого управления, которое было принято в России последние двадцать лет».

Впрочем, ответственность возлагал британский публицист не только на российское правительство, но и на общество. «Идея коллективной ответственности некоторых русских просто шокирует, – писал журналист в 1906 году, – система пришла к абсолютному стиранию ответственности – из-за ее постоянного перемещения между разными инстанциями. Результатом этого стала революция безответственности». Также одну из причин возникшего хаоса Бэринг видел в разрыве между невероятной личной свободой, которой обладает русский человек, и политическими препонами, которые не дают ему развернуться в гражданском поле, в непонимании сущности этих препон и того, как с ними следует бороться и какой, собственно, может и должна быть альтернатива. Причем ответа на последний вопрос не знали, кажется, даже самые передовые люди. «Представители высшего света в России часто образованны гораздо лучше, чем в других странах, но их понимание природы конституционного правительства не лучше, чем у турок», – отмечал Бэринг.

В имении графа Бенкендорфа Сосновка. Тамбовская губерния. Лето 1894 года

 НАКОПЛЕНИЕ МАТЕРИАЛА

Но если в 1906–1907 годах публицистика Бэринга представляла собой все же в основном наблюдения, то позже, благодаря большему погружению в русскую жизнь, благодаря изучению истории, литературы и публицистики, общению с представителями русской интеллигенции, его работы стали уже претендовать на более глубокий анализ всего происходящего в России. В 1910-х годах по своим взглядам он приблизился к русским мыслителям и публицистам, авторам знаменитых «Вех»: Бердяеву, Булгакову, Гершензону и другим.

В 1910–1911 годах последовательно выходят две книги Бэринга: «Вехи русской литературы» и «Русский народ». В первой он знакомит английского читателя с самыми яркими русскими классиками. Вторая книга, по сути, является комментарием к первой. Невозможно понять русскую литературу, не понимая, что представляет собой русский характер. Англичанин обстоятельно объясняет соотечественникам, что такое русская веселость и как она проявляется в творчестве Гоголя, рассказывает, откуда берутся слабые, но восторженные натуры Тургенева, какие глубины скрываются в незаметных персонажах Чехова и почему они так иронично-грустны. И, конечно, он говорит о безднах, открытых Достоевским. «Противоречивые качества не просто уживаются в русском – зачастую их проявления сменяют друг друга очень быстро, мгновенно чередуясь, – писал Бэринг. – В этом есть нечто судорожное; русский стремительно переходит от одного настроения к другому: от отчаяния к безудержному веселью, от апатии к энергичной деятельности, от смирения к бунту, от возмущения к покорности. <…> Но и гуманность русских имеет оборотную сторону: готовность к всепрощению, часто встречающуюся моральную бесхребетность».

Книга М. Бэринга «Русский народ». 1911 год. Разворот

Однако вышеназванные работы – это еще не главный труд Мориса Бэринга. Главной книгой о нашей стране стал труд «Что движет Россией» (в другом переводе – «Главные истоки России»), опубликованный в 1914 году. В нем Бэринг касается уже практически всех сфер русской жизни. Он открывает работу с исторического экскурса, описывает русское крестьянство, рассказывает о жизни высших сословий, объясняет феномен русской интеллигенции, растолковывает, как устроена государственная система и откуда берутся революционные настроения, дает представление о русском образовании, церкви, правосудии и в конце концов признается России в любви.

«ОГЛЯДЫВАЯСЬ В ПРОШЛОЕ»

Так называется первая и самая короткая глава книги. Интересен тут, конечно, не сжатый и очень поверхностный пересказ того, что происходило в России в течение многих веков. Да его, собственно, и нет, такую задачу автор перед собой и не ставит. Но в главе развенчиваются распространенные тогда исторические мифы об изначальной отсталости России, связанной с географическим положением, и необратимом усугублении этой отсталости монголо-татарским игом. Бэринг напоминает западному читателю, что Россия вообще-то еще в X–XI веках была неотъемлемой частью европейской политической системы и «была ничуть не более отсталой, чем тогдашняя Франция или Англия». Конечно, азиатское нашествие повлияло на развитие страны, и, разумеется, не в лучшую сторону, однако Бэринг считает, что негативные последствия ига почти полностью были преодолены в эпоху Петра I: «За несколько лет он проделал работу многих поколений. Он перенес столицу страны, выстроил Санкт-Петербург на болоте, создал армию, флот, завербовал на российскую службу множество иностранцев. <…> Конечно, дело не обошлось без изъянов: он вынуждал народ принимать его реформы против воли, насилием и неистовством. Стране приходится платить за гения, даже если он действует правильно, ради блага государства и в конечном счете в соответствии с ее национальным духом».

Санкт-Петербургский императорский университет, студенческий митинг 18 октября 1905 года

Протестует Бэринг и против мифа о русском рабстве как составляющей характера. Приверженцы идеи о природной русской покорности в качестве аргумента всегда приводят крепостное право. Дескать, неслыханное же дело: рабство в России основано не на колониальной политике, оно не возникло в результате захватнических войн (как будто обращение в невольников людей с кожей другого цвета морально оправдано), а зародилось как будто само по себе, просто потому, что русский мужик ленив, глуп и труслив. Бэринг соглашается только с первой частью, но горячо оспаривает другую. Он утверждает, что изначально согласие на прикрепление к помещичьим землям было уступкой со стороны крестьянства, потому что этого требовал исторический момент. Однако когда необходимость в такой организации труда исчезла (развитие экономики, науки, промышленные революции), а закрепощение, наоборот, усилилось, когда крестьяне поняли, что их обманули (дворян освободили от обязательной государственной и воинской службы, а с мужика стали драть три шкуры), страну стали сотрясать бунты и восстания. Да, переломить ситуацию снизу уже почти не представлялось возможным, крестьяне утратили все права, а государство обладало мощным репрессивным аппаратом, но и говорить о согласии крестьянства с таким положением дел было нельзя. Однако недовольство зрело, причем во всех сословиях, поскольку старый уклад тормозил развитие государства, и в конечном счете власть пошла на отмену крепостного права.

Женский дворянский институт. Директриса, попечители, педагоги и учащиеся. 1910-е годы

СОСЛОВНОЕ ОБЩЕСТВО

Любопытно, как рассказывает британцам Морис Бэринг о русских сословиях и их взаимоотношениях. Это весьма далеко от того противопоставления классов, к которому мы привыкли, отчасти благодаря советской интерпретации трудов Маркса и Энгельса.

Обескураживает, например, то, как англичанин удивляется «гигантской численности» дворян, ведь это привилегированное меньшинство. Но Бэринг судит со своей колокольни, он пытается сравнивать русское высшее сословие с английской аристократией, со всеми этими лордами и пэрами, но не находит основания для сопоставления. Иностранец отмечает, что даже самые родовитые русские фамилии растворены в обществе настолько, что не играют той политической роли, которая могла бы отводиться им в Великобритании. Русское дворянство Бэринг описывает как сословие куда более демократичное, лишенное кастовости и снобизма. Отчасти это можно объяснить тем, что Бэринг застал закат дворянства. Отчасти это действительно обусловлено исторически, ведь дворянином в России мог стать даже выходец из низших сословий – примеров тому немало. А что до представителей древних знатных родов, то еще со времен Ивана Грозного, по мысли Бэринга, они предпочитали не объединяться и создавать политические коалиции, а враждовать друг с другом за первенство, и правитель использовал эти раздоры, чтобы легче было расправляться с неугодными. «В российской истории есть аристократы, но нет аристократии – и когда эти аристократы пользовались влиянием, их не объединял ни общий дух, ни какая-либо общая задача. Поэтому короне было нетрудно их разобщить», – считает Бэринг.

Представители московского дворянства на Романовских торжествах 1913 года: граф С.Д. Шереметев, А.Д. Самарин, А.К. Варженевский

С нескрываемой симпатией Бэринг пишет о русском крестьянине. «Средний читатель, имеющий некое смутное представление о России, вероятно, считает русского крестьянина крепостным, а значит, дикарем, которого едва коснулась цивилизация, – существом, недалеко ушедшим от животного. <…> Однако, несмотря на века крепостничества, русские люди, за исключением отдельных случаев, никогда не были рабами. <…> Так уж случилось, что мне доводилось сталкиваться с русским крестьянином <…> и его взгляд на жизнь, понятия о добре и зле кажутся мне разумными». Англичанин много пишет о религиозности, совестливости, трудолюбии и смекалистости русских крестьян. И отмечает, что, даже несмотря на все недоработки реформы 1861 года и последующие ограничения и сложности, крестьяне добились огромных успехов в обретении не только личной, но и финансовой свободы.

Герберт Уэллс (сидит в санях) и Морис Бэринг (стоит в центре) зимой 1914 года в деревне Вергежа Новгородской губернии в гостях у народовольца А.В. Тыркова

Особый интерес проявляет Бэринг к русской интеллигенции. Тут он пускается в долгие объяснения, чтобы растолковать европейцу, что это вообще за феномен, ведь сравнивать ему особенно не с чем. Все, что отдаленно может походить на это странное сообщество на Западе, – образованный средний класс, работники умственного труда, буржуа, стремящиеся к культуре, – все это на самом деле совсем непохоже на русскую интеллигенцию. Хорошо, что русскому читателю ничего объяснять не надо, но кое-что уточнить стоит. Относя к интеллигентам всех русских, занимающихся преимущественно интеллектуальной и общественно-полезной деятельностью, вовлеченных в общественно-политическую повестку, Бэринг разделяет их на две большие группы, между которыми существует если не раскол, то недопонимание: на хорошо образованных и полуобразованных представителей этого класса.

«Русские необычайно образованны, – пишет Бэринг, – неизмеримо, несравнимо образованнее среднего англичанина. Порой они даже слишком образованны. Русский ум легко усваивает знания, очень быстро все схватывает: это чуткий, восприимчивый, гибкий, живой ум. У людей по природе вдумчивых, усердных и серьезных такие качества, конечно, порождают широкую и глубокую культурность. Но в том, что касается полуобразованных людей – тех, кто быстро, но поверхностно впитал идеи, витающие в воздухе по всей Европе, – результатом становится абсолютная незрелость, нечто пустое, разбавленное, неглубокое. <…> Полуобразованные русские словно застряли в подростковом возрасте. Они отбросили то, что считают детскими суевериями, восприняли в качестве неоспоримых догм самые передовые, по их мнению, идеи Западной Европы и наполнили ими жесткую «литейную форму», в которой эти догмы застывают до конца их дней». Англичанин досадует на радикализм и воинствующий нигилизм недоучившихся интеллигентов, препятствующих конструктивной полемике и постепенному преобразованию общества. Он сравнивает их с выпускником Оксфорда, который «читает Евангелие как обычную книгу», рядится в неистовый атеизм только потому, что это модно, и меняется лицом, когда узнает, что тренд, как сказали бы мы сейчас, изменился. Бэринг пишет, что хотя в России таких самоуверенных молодых людей пытались просвещать сначала Достоевский, Тютчев и Соловьев, а затем Бердяев, Булгаков и Эрн, Рачинский, Флоренский, Кожевников, Самарин, Мансуров – «в их сознание эти новые сведения пока не проникли».

Трехгодичная церковно-приходская школа в Ярославской губернии. Начало ХХ века

ОБРАЗОВАНИЕ И КУЛЬТУРА

Достижениям российского образования посвящена отдельная глава. Да, достижениям. Как бы странно это ни воспринималось после многих лет большевистской риторики, что именно при советском строе в огромной, невежественной и дикой стране были побеждены безграмотность и бескультурье. Да, даже во время проживания Бэринга в России школами было охвачено не более четверти населения, ремесленными училищами и вузами еще меньше, однако динамика развития этой сферы была такова, что достигнуть цели по обязательному начальному образованию можно было уже к 1919–1920 годам. Конечно, если бы не случились Первая мировая, революция и Гражданская война.

Дело, впрочем, не в цифрах, дело в качестве. Бэринг пишет: «Если взять среднего русского школьника тринадцати лет и поместить его в английскую школу, задания, которые даются нашему среднему тринадцатилетнему ученику, покажутся ему не только легкими, а просто детской забавой. <…> Помню, как-то один русский, показав мне некоторые пассажи из научно-популярной книжки некоего английского профессора, заметил, что в России и ребенок бы не написал таких глупостей. Да меня и убеждать в этом не надо было – я с ним полностью согласен».

Гилберт Кит Честертон, Морис Бэринг и писатель Хилэр Беллок. Картина работы художника Г.-Д. Ганна. 1930-е годы

Но не могло же быть все прекрасно. Говорит англичанин и о недостатках: «Если оценивать российскую систему образования в целом, приходится сделать вывод: хотя ее «человеческий материал» – ученики и учителя – хорош, а преподавательский состав превосходен, сама она постоянно и коренным образом страдает от политики если не репрессий, то непрерывной цензуры, вмешательства, проверок, придирок и помех. Все это иссушает жизнь русских школ и вузов, лишает ее в глазах учеников всякого интереса и живости. Система образования сводится к официальной машине, выпускающей либо касту посредственностей-бюрократов, либо бунтарей».

Впрочем, прорастали и через насаждающийся всюду принцип «как бы чего не вышло» великолепные цветы. Об этом свидетельствовало развитие русского искусства. Бэринг дает высокие оценки русской литературе, театру, музыке, хвалит русскую публику, чей уровень «гораздо выше, чем в Англии». К особому культурному феномену относит англичанин русскую религиозность и русскую церковь, причем не разделяет, как многие его современники, одно и другое. Англичанин восхищается русскими обрядами и обычаями, его завораживают православные церковные службы и песнопения. «Русские церковные хоры не имеют себе равных в мире. <…> Религиозная музыка в России уходит корнями в душу ее народа. <…> Для крестьянина церковь не только средоточие тайны, безмятежности и утешения, но и окно в мир духовности – его опера, его театр, его концертный зал, его картинная галерея, его библиотека».

Фронтиспис и титульный лист книги М. Бэринга «Что я видел в России». 1927 год

ПРОЩАНИЕ С РОССИЕЙ

Книга эта – как будто прощание с Россией. Оттого, наверное, последняя глава, «Очарование Россией», будучи самой светлой, кажется и самой грустной. Автор словно предчувствует, что его расставание с Россией неизбежно, что обстоятельства и история повернутся так, что ему придется ее покинуть. Так и случилось. В 1912 году Бэринг отправился в кругосветное путешествие, в 1913-м, являясь корреспондентом The Times, поехал на поля сражений Балканской войны. В России последний раз он был в 1914 году, когда сопровождал в путешествии по Петербургу своего друга Герберта Уэллса. Потом он вернулся в Лондон и во время Первой мировой войны служил в штабе главного авиационного управления. Впоследствии был произведен в майоры и награжден почетным Орденом Британской империи.

После прихода к власти большевиков Россию Бэринг не посещал. В отличие от того же Уэллса. И это объяснимо. Уэллс хоть и отринул идеалы социализма, все же увлекался левыми идеями в начале XX века, состоял в Фабианском обществе, ему было интересно увидеть, к чему привело воплощение социалистических идей в России. Бэринг же, хоть и предсказывал повторение революции в России, совсем ее не хотел, предостерегал русских от этой ошибки, для него она значила торжество незрелых идей, грубой силы, невежественного анархизма.

Однако о России Бэринг не забывал. В 1920–1930-х он переводит Пушкина и Лермонтова, составляет антологии русской поэзии. Пишет рассказы, пьесы, повести и романы, в некоторых из них находит отражение опыт жизни в России (например, рассказы «Офицер полиции» и «Аморфисты», пьесы «Двойная игра» и «Серый чулок»). В художественных произведениях Россия предстает уже в довольно мрачных тонах, но это потому, что героями в них оказываются полуобразованные революционеры, чиновники-взяточники, провокаторы – вся та публика, которая Бэринга морально и физически отталкивала.

Последние годы жизни Морис Бэринг провел в Шотландии, где уже больной жил под присмотром друзей в замке Бофорт. Там же он и скончался 14 декабря 1945 года.