Сергей Корнев
Сайт автора: samlib.ru/k/kornew_s/
Идею Большой Европы от Дублина до Владивостока в 90-е годы активно отстаивал Жан Тириар. Он одним из первых (вслед за Никишем) назвал «Европой» все европеизированное пространство северной Евразии, восточные и южные границы которого совпадают с границами бывшего СССР. Хотя исходной концепции Тириара свойственен некоторый радикализм и утопизм, если избавить ее от перегибов и забеганий вперед, она кажется вполне убедительной. После 1991 года идеологические препятствия к объединению Европы отпали, американское присутствие в Европе потеряло смысл, как и существование НАТО. Впервые за много лет Европа получила великий шанс. Для европейцев наиболее дальновидной политикой в 1992 году было бы объединение всех европейских государств и России в сильную, суверенную и стратегически самодостаточную державу (или сплоченный блок), которая, в отличие от нынешнего огрызка Европы Евросоюза, была бы способна обеспечить себя всеми необходимыми ресурсами и в одиночку смогла бы противостоять любому другому блоку.
Что помешало этому процессу? Обычно выдвигают две причины: «плохая Россия» и «плохая Америка». Россия «плохая», потому что не смогла вписаться в «евростандарт» и отпугнула европейцев, а Америка «плохая», потому что этим воспользовалась и посеяла зерна раздора. Сама Европа в этой картине мира выступает в роли инфантильной девственницы, которая ждет, кто из женихов потащит ее за руку в кусты. Между тем реальная ситуация в 92-98 году была совсем иной: впервые за 50 лет русско-американского мирового господства развитие событий в мире снова зависело исключительно от европейцев. Именно от позиции Европы зависела как ее собственная судьба, так и дальнейшая судьба Америки и России. И никто не смог бы ей помешать.
В отношениях с Америкой у европейцев в 92-98 году был «юрьев день»: пока Европа не была разделена новой линией противостояния, они в любой момент могли сказать «Янки — вон!» и тем ничего не оставалось бы, как убраться домой. В отношениях же Европа-Россия в роли младшего и пассивного партнера выступала именно Россия, а не Европа. Европа сегодня — богатая, развитая и мощная, а Россия — слабая, бесформенная и растерянная. Именно Россия, а не Европа была бы поглощаемой и присоединяемой стороной: наша экономика сегодня в развалинах, население России в два раза меньше, чем в Европе (150 миллионов против 300). Россия в 92-98 году была абсолютно аморфна, она не имела ни внешней, ни настоящей внутренней политики, она качнулась бы туда, куда ее качнули. Если бы европейцы проявили инициативу, развитие России в 92-98 году пошло бы по другому сценарию. И поворотной точкой стал бы именно роспуск НАТО и независимость Европы от США, — это свидетельствовало бы о возрождении Европы как самостоятельного действующего лица, и том, что Россия необходима ей как крайне важный равноправный партнер, а не как сырьевая колония. Политический разрыв Европы с Америкой и предложения по блокированию с Россией тут же изменили бы ситуацию внутри России удобным для Европы образом. В рамках суверенной Большой Европы, в обмен на соразмерную ее значению роль в общеевропейских делах, Россия смирилась бы с частичной потерей независимости. Она при этом подверглась бы большей европеизации, здесь при поддержке европейцев с большей легкостью удалось бы внедрить европейскую экономическую модель, что устранило бы опасность нового идеологического раскола.
Можно без конца перечислять плюсы, которые получила бы Европа, избавившись от американской опеки и включив в своей состав Россию. Объединившись с Россией, Европа не только раз и навсегда решила бы сырьевые, экономические и стратегические проблемы, но и снова превратилась бы в бесспорного мирового лидера. Понятно, что в Большой Европе ее более развитая и более мощная западная часть играла бы лидирующую роль. Наконец, Большая Европа, на одном конце поддерживая мир с Америкой (при посредничестве своей западной части), а на другом — с Китаем и исламскими странами (при посредничестве России), стала бы фундаментальным полюсом мира и стабильности на планете. Единственный остающийся политический разлом планетарного масштаба — столкновение между Америкой и Китаем в Тихоокеанском регионе — был бы максимально удален от границ Европы.
В 90-е Европа сделала свой выбор, она по-прежнему решила оставаться сателлитом США, сохранила НАТО и следует в русле антироссийской политики, проводя активную экспансию на восток. Отказавшись от тесного союза с Россией, Европа навсегда отказалась от реальной политической самостоятельности. Все популярные в начале 90-х рассуждения о «новом подъеме Европе», о том, что «Европа постепенно превращается в самостоятельный геостратегический центр», что она «оспаривает у США мировое лидерство», оказались просто сказками. Европа, как и Япония, намертво включена в американскую политику, потому что без союза с Россией она лишена стратегической самодостаточности. Контролируя Ближний Восток, регион Персидского залива, другие сырьевые базы и морские коммуникации, Америка держит Европу и Японию на сырьевой игле. Сойти с этой иглы Европа могла бы, только решившись на безусловное единство с Россией, взяв Россию под свою заботу и опеку. Отказавшись от этого, Европа не только остается на сырьевой игле США, но в любой момент рискует вообще потерять связь с сырьевой базой (Россия перекрывает нефтегазовую трубу, а Персидский залив блокируется войной).
Возникает вопрос: что заставило Европу отказаться от самостоятельного будущего и предпочесть американский диктат? Очевидно, есть какие-то большие минусы, которые перевесили в глазах европейцев все возможные плюсы от союза с Россией. Главный из этих «минусов» — то, что союз с Россией потребовал бы от Европы напряженной активности. Отказ от услуг США и динамичная интеграция России встряхнули бы весь континент и вызвали бы там определенные проблемы. За свободу и самостоятельность нужно платить — и не только деньгами. Пришлось бы отказаться от полувековой спячки и взять свою судьбу в собственные руки. Потребовались бы напряженные усилия всей Европы, пришлось бы всю Европу превратить в строительную площадку этого совершенно нового и дотоле невиданного континентального единства. Это был вызов для Европы, для всех европейцев, который должен был пробудить все, что есть там свежего и творческого. Ведь дело не свелось бы только к европеизации России — процесс был бы взаимным, европейцам пришлось бы изменить и самих себя. Равноправное слияние с Россией сказалось бы на внутренних судьбах всей европейской культуры, вдохнуло бы в нее новую жизнь. Для каждой европейской страны и для каждого европейца нашлось бы настоящее дело, настоящее поле приложения сил. Но к этому новому творчеству, к новой ответственности, к строительству новой судьбы европейцы оказались не готовы. Активное, творческое начало редуцировалось у европейцев до минимума, поэтому они увидели в единстве с Россией только тяжкую обузу. Они предпочли плыть по течению, отказавшись от собственной воли и целиком отдавшись Америке.
Европа сильно постарела за последние 50 лет. Впервые за много лет вечно-женское в Европе получило наконец право на выбор, какой жених ей подходит лучше: быть ей в гареме у крутой Америки или держать под каблуком покладистую Россию. И вот, вполне обдуманно и прагматично, старушка-Европа, неспособная больше к активным телодвижениям, феминистической позе «женщина сверху» (близость с Россией) предпочла содомическую «мужчина сзади» (близость с Америкой). Именно старость, пассивность и бесплодие Европы заставили ее сделать этот противоестественный выбор. И слава Богу, что она так себя разоблачила, — союз с этой старческой полумертвой Европой России ничего хорошего не принес бы.
Более удивительным является не поведение европейцев, а тот энтузиазм, который долгое время поддерживался в России на счет «вхождения в Европу». Многие у нас игнорируют цивилизационную границу между Западом и Россией, смотрят на Россию западноевропейскими глазами, а европейцам приписывают чисто русские душевные качества — великодушие, альтруизм, жертвенность, широту души — которых у них нет и никогда не было. Даже маленький риск и те малые временные неудобства, которые повлек бы для европейцев равноправный союз с Россией, для них совершено неприемлемы, — защита status quo для них превыше всего. Даже на куцую западноевропейскую интеграцию они решились с огромным трудом, — тем более глупо ожидать, что они захотели бы объединиться с Россией, которая для них — чуждый, далекий мир. Вместить в узкую европейскую душонку бескрайние просторы России — этого подвига мы от них ожидать не вправе.
Базовое душевное свойство нынешних европейцев — мелочное корыстолюбивое крохоборство. Это не самое худшее качество характера — именно оно сделало Европу такой прилизанной и ухоженной (каждый подметает свой уголок), но оно же делает ее абсолютно неспособной на рискованные глобальные программы, где результатов можно ожидать только через десятилетия. Даже минимальные жертвы в ожидании будущих огромных выгод для них неприемлемы. Они способны на жертвы лишь тогда, когда это тут же окупается крупным гешефтом, как бывает в грабительских завоевательных войнах. В этом они знают толк: все благосостояние нынешних европейцев построено на колониальном ограблении других народов. И наоборот, ожидать от них альтруизма и великодушия — значит быть незнакомым с историей и психологией Европы. Когда мы самораспустились и предстали перед Европой слабыми и безоружными, естественно было ждать не великодушных шагов навстречу, а хитроватой удовлетворенности и желания отщипнуть еще кусочек, смешанного с удивлением «как далеко еще зайдут эти дурачки». В такой реакции нет ничего странного — это как раз вполне по-европейски, это для них и есть «цивилизация». Наше разочарование в Европе им не понятно, они никакой вины за собой не чувствуют. [*] Европейцы сегодня похожи на «предельно прагматичного» человека, который предпочел откусить палец от протянутой дружеской руки. Вместо того чтобы получить всю Россию целиком и навсегда, как друга и союзника, они предпочли, вместе с американцами, урвать несколько лоскутков от ее сферы влияния. Удивляться тут нечему: нельзя требовать от другого достоинств, которые ему не свойственны. Здесь и проявляет себя граница между двумя цивилизациями. Именно это имел в виду Л.Н. Гумилев, когда писал, что у другого суперэтноса принципиально иной стереотип поведения.
У нас принято сваливать всю вину за поведение Европы на Америку, переоценивать влияние Америки на Европу и забывать про обратное влияние, не менее мощное. Действительно, на первый взгляд именно американцы препятствуют реальной интеграции России в Европу, опасаясь за собственное влияние на европейские дела. Каждый может открыть книгу Бжезинского и отыскать фразы, подобные этой: «Любое сближение с Россией по вопросу расширения НАТО не должно вести к фактическому превращению России в принимающего решения члена альянса, что тем самым принижало бы особый евроатлантический характер НАТО, в то же время низводя до положения второсортных стран вновь принятые в альянс государства. Это открыло бы для России возможность возобновить свои попытки не только вернуть утраченное влияние в Центральной Европе, но и использовать свое присутствие в НАТО для того, чтобы сыграть на американо-европейских разногласиях для ослабления роли Америки в Европе» (Великая шахматная доска. М., 1998. С. 238). Именно на такие фразы американских геостратегов любят ссылаться приверженцы теории «Европа — жертва США». Забывают они только об одном: и Бжезинский, пассаж которого был процитирован выше, и Олбрайт, которая вдохновляет нынешнюю антироссийскую политику Америки, — эмигранты из Европы, из Польши и Венгрии. Покопавшись в нынешнем американском истеблишменте, мы наверняка обнаружим среди самых ярых врагов России еще много недавних выходцев из Европы, из «обиженных» Россией стран, или просто людей, которые сохраняют самую тесную связь с европейскими элитами.
Этот факт имеет принципиальное значение: сегодня внешнюю политику Америки направляют не коренные американцы, а недавние выходцы из Европы, которые приносят с собой свои европейские предрассудки и свой несоразмерный американскому могуществу страх перед Россией. Этих людей уместнее называть не «американцами», а «трансатлантическими европейцами», — они используют Америку просто как орудие в удовлетворении своих мстительных националистических чувств по отношению к России. И наоборот, настоящие, коренные американцы, как признается Бжезинский в своей книге, отнюдь не сочувствуют нынешней американской великодержавности. «Большинство американцев в целом не получают никакого особого удовлетворения от нового статуса их страны как единственной мировой сверхдержавы» (с. 46). «Опросы общественного мнения, проведенные в 1995 и 1996 годах, свидетельствовали о том, что в целом общественность предпочитает скорее «разделить» глобальную власть с другими, чем использовать ее монопольно» (с. 37). Далее он с неудовольствием описывает миролюбивые настроения истинно американской элиты: «существует мнение, что окончание холодной войны оправдывает значительное снижение американской активности в мире, независимо от последствий для репутации Америки на земном шаре» (с. 46).
Почему «трансатлантические европейцы» столь предубеждены против России? Обратим внимание на характерную оговорку в первом из процитированных фрагментов: оказывается, по Бжезинскому, интеграция России в НАТО нежелательна потому, что это низвело бы «до положения второсортных стран вновь принятые в альянс государства». Таким образом, для «американского» геостратега Бжезинского престиж Польши значит больше, чем истинные интересы США и истинные интересы Единой Европы, — больше всего его заботит, что в Большой Европе от Лиссабона до Владивостока его родная Польша будет ощущать себя «второсортной» провинциальной дырой. Здесь мы видим заурядную психологию сепаратизма, когда региональная элита боится, что интеграция в более крупное пространство сведет ее на вторые роли, и пытается сталкивать между собой крупных партнеров, чтобы, играя на их противоречиях, обеспечить для себя большую свободу действий и большую степень влияния на мировые дела.
Страх перед российскими просторами свойственен всем европейским элитам: они понимают, что подъем России, неизбежный при равноправном партнерстве, рано или поздно переместит центр тяжести Большой Европы далеко на Восток, — и, соответственно, приведет к перераспределению политического и экономического влияния. С точки зрения «Европы от Дублина до Владивостока», вся нынешняя Европа — не более, чем маленькая периферийная провинция. Этого и боятся политические элиты европейских стран. Они желали бы навсегда оставить Россию лишь сырьевым придатком, они хотели бы интегрировать Россию — но лишь так, чтобы сама Россия от этой «интеграции» ничего не получила: чтобы она полностью отказалась от собственной политики, подпала под диктат Запада, но никакого реального голоса в европейских делах не имела. Им нужна Россия полуколониальная, слабая и раздробленная, по типу нынешней Африки, но им вовсе не нужна полноценная европейская Россия. Вся нынешняя политика Запада в отношении России рассчитана именно на это: не дать ей подняться, максимально ее ослабить, переломать ей хребет, и только потом «взять на поруки». (Изнутри им помогают проводить эту линию прозападные правители 91-99 годов.) Именно из страха перед грядущей сильной и процветающей Россией, объективно — самой влиятельной европейской страной, европейцы и смирились с той унизительной ролью, которую им предлагает Америка.
Нынешнее холуйское поведение Европы нужно рассматривать не как случайную ошибку, а как сознательный выбор европейцев, сделанный ими надолго и всерьез. Возможность без особых затрат подключиться к американской системе мирового господства значит для них гораздо больше, чем собственная самостоятельность и принадлежность к общему с Россией пространству. Они предпочли не честный равноправный союз с Россией, а возможность, при поддержке американцев, откусывать от нее кусок за куском, насильно навязывать ей свою волю. Мысль о равноправном союзе с Россией для них дика и чужда. Они смотрят на нее глазами Гитлера и Наполеона. Они видят в России не строительную площадку новой Большой Европы, а просто эксплуатируемую колонию, где каштаны из огня будут таскать американцы, а европейцы будут подъедать за ними остатки. У России нет никакого шанса на союз с Европой: нас в Европе не хотят, не ждут, не видят даже в качестве младшего партнера, мы для них — лишь полузависимые «восточные территории», судьба которых волнует европейцев лишь с точки зрения бесперебойной поставки нефти и газа. Могучая и процветающая Россия им не нужна.
Не Америка повинна в конце Большой Европы, а сами европейцы. Америка лишь подталкивает пассивную Европу следовать тому курсу, который европейцы сами же и выбрали. Возможно, большинству европейцев не нужна ни экспансия на восток, ни новая берлинская стена, ни война против России, — но они и пальцем не пошевельнут, чтобы как-то противодействовать американской политике. Недоверие к России и близость с Америкой перевешивают для них все остальное, из-за этого они готовы пожертвовать чем угодно, даже миром и стабильностью. Они скорее предпочтут превратиться в площадку для ядерного гольфа между Америкой и Россией, чем решатся протянуть нам руку дружбы. В своем холуйстве они зашли уже так далеко, что сами, по доброй воле, превратили свой континент в полигон для американских военных маневров, в место, где испытывают новые военные технологии. У европейцев нет конструктивной политической воли — воля есть только у Америки. И когда американцы выстроят их в колонны и погонят на восток завоевывать Россию, они пойдут, не моргнув глазом, устилая своими трупами российские дороги, как было при Наполеоне и при Гитлере.
В 1999 году окончательно победила Европа Гитлера и Наполеона, для которой Россия — не друг и партнер, а «восточные территории» для расчленения и колонизации. Экспансия такой Европы на Восток — угроза существованию России и путь к физическому уничтожению ее народов. К нынешней Европе мы можем относиться только как к Четвертому рейху. После косовских событий не только власть, но и общественное мнение западных стран, лицемерное и двуличное, утратило для нас какой-либо моральный авторитет. Мы увидели, что им дирижирует политическая конъюнктура, что оно одобряет экстремистскую авантюрную политику, которая ставит мир на грань глобальной войны, которая начинается бомбардировками мирных городов, а заканчивается этническими чистками при прямом попустительстве НАТО (в начале 90-х — истребление и изгнание 600 тыс. сербов из Хорватии, сегодня — 200 тыс. сербов и цыган в Косово). Мы поняли, что России, как и Югославии, уготовано «вхождение в Европу по частям», раздел на сферы влияния и превращение в кровавый котел межрегиональных и межэтнических конфликтов. [**] Европа, практически единодушно, сделала этот подлый холуйский выбор.
Панъевропейские иллюзии должны быть отброшены раз и навсегда — но это не значит, что нужно заколачивать «окно в Европу». Просто размахивать белым флагом через это окно больше не следует. Россия должна стоять на собственных ногах. Вспомним о времени Петра, когда Россия училась у Европы, заимствовала у своих западных соседей много полезного, но в военном и политическом отношении преспокойно била этих своих «учителей» мордой об стол. И что самое интересное, европейцы реагировали на это вполне нормально, даже приняли Россию в число полноправных европейских держав. И сегодня Россия больше не может позволить себе стоять на распутье, ждать, пока европейцы одумаются, изменят свое решение и откажутся от услуг США. У них было достаточно времени, чтобы подумать, и они уже сделали свой выбор. Отныне Европа для нас — не дом, в который мы стремимся, а обычный партнер, типа Африки или Латинской Америки. Отныне Россия должна сама строить свою судьбу, исходя из наиболее безопасного и разумного предположения о максимальной подлости своих западных соседей.
Никакой «континентальной Европы», «общего европейского дома» больше не существует. «Континентальная Европа», как самостоятельный организм, давно исчезла. Культурное и экономическое единство с Америкой, «трансатлантическая Европа», значит для нынешних европейцев гораздо больше, чем это представляет себе Тириар и другие приверженцы панъевропейской иллюзии. Там, в Америке, находится сердце современной Европы, там обитает душа западного мира. Западная Европа и Америка — это единое неделимое целое, и чтобы их разделить, пришлось бы резать по живому. Атлантика сегодня — просто внутреннее озеро. Географические границы в нынешнем мире значат слишком мало по сравнению с границами цивилизаций, — настоящая граница, культурная и цивилизационная, проходит не в Атлантике, а между западом и востоком Европы, между западной и российской цивилизацией.
«Американизированной» Европу сделали не американцы, «вопреки ее воле», а сами европейцы, — это естественный итог развития западноевропейской цивилизации. Американизированная «Пост-Европа» — такое же изобретение нынешних экс-европейцев, как и сама Америка. Собственно «европейской» цивилизации больше нет, она умерла где-то в первой половине века, в грохоте мировых войн. Сегодня на Западе есть только «пост-европейская» трансатлантическая цивилизация. Западная и Центральная Европа — это всего лишь заморская колония североамериканского континента, и люди, которые там живут, не имеют права называть себя «европейцами». Сегодня там от края до края царит пустое мещанское убожество, способное лишь паразитировать на достижениях собственных предков. Настоящая западная граница Европы (того, что от нее осталось) совпадает сегодня с западной границей Белоруссии и Сербии, а единственной страной, которая еще сохраняет живую внутреннюю связь с настоящей европейской культурой, осталась Россия. Наша, российская цивилизация, пошла в своем развитии по иному пути, чем западная, и на сегодняшний день только она верна настоящей европейской идее. Именно здесь, в России, в ее пределах, нужно строить новую Большую Европу.
ПРИМЕЧАНИЯ
[*] Европейцы сами склонны винить во всем Россию. Предубеждение и недоверие к России в Европе на протяжении 90-х было гораздо сильнее, чем у нас в отношении европейцев, хотя зло, которое пришло из Европы в Россию (военные нашествия, разрушение исконной культуры) неизмеримо больше, чем зло, возвратившееся обратно. Не только в общем, но и в каждом конкретном случае со стороны России почти всегда речь шла только о возмездии. Скажем, нас обвиняют в экспорте революции, в навязывании коммунизма европейским странам, — но забывают, что в Россию марксизм, атеизм и нигилизм пришли именно из Европы. Было бы несправедливо, если бы немцы, которые придумали марксизм и помогали большевикам прийти к власти, не вкусили бы потом радостей советского строя. Или, например, вспоминают о сталинских репрессиях в Прибалтике — но забывают о «подвигах» красных латышских стрелков во время гражданской войны, которые участвовали в красном терроре и уничтожили в России людей во много раз больше. Это верно практически для любой европейской страны: если Россия и нанесла кому-то ущерб, то он является либо воздаянием за прошлые грехи, либо был искуплен экономической и военной помощью (Центральная Европа и Прибалтика, освобожденные от фашизма и затем отстроенные при активной поддержке СССР), либо был многократно перекрыт самой этой страной (как например в случае финнов, которые сначала пострадали безвинно, а потом вместе с фашистами выморили голодом пол-Ленинграда). Разница между нами и европейцами лишь в том, что мы давно все забыли и простили, а они, по мелочности и злопамятству, ничего не забыли и ничему не научились.
[**] В самых авторитетных газетах США открыто обсуждаются планы расчленить Россию, отделить от нее Сибирь и другие регионы, или даже совсем уничтожить. См. например Slucis А. The Source of Evil // «Washington Post» May 10, 1999.