10000010000 10000111101 10001000010 10000111000 10001000101 10001000000 10000111000 10001000001 10001000010
Вадим Бакусев
Не пугайтесь — это пресловутое и ужасное слово «Антихрист» без кавычек, записанное двоичным кодом (в Юникоде; получено автоматически через онлайн-конвертер). Я имел в виду написать здесь «Цифровой Антихрист», но тогда заголовок оказался бы смехотворно длинным. Речь тут пойдет о пресловутой «цифровизации» общества, то есть, вообще говоря, о применении компьютерных технологий в разных сферах жизни в определяющем их, сфер, специфику объеме. Точнее, конечно, не о самой цифровизации в ее специальном воплощении, а о цивилизационной роли, которую она играет и может играть для человеческих обществ, и о разных оценках этой роли. Слово «Антихрист» здесь подходит больше, чем уже давно употребляемые «дьявол», «левиафан» и т. п., потому что резче высвечивает эсхатологический оттенок связанных с этим явлением представлений, эсхатологический в двойном смысле — «конца света» для гуманизма и начала принципиально новой эпохи «трансгуманизма» в матричных обществах.
Цифровизация в значимых социальных масштабах началась примерно лет двадцать тому назад, но большая ее часть, ее будущее, еще впереди. Вот по поводу этого-то будущего в последние годы, когда его очертания на ближайшую перспективу прорисовываются с большей или меньшей определенностью, уже вовсю буйствуют две реакции — одни, прогрессисты, видят его светлым, добрым и блаженным, другие, консерваторы, ужасаются ему и клянут его заранее, словно христиане «Антихриста». Причем последние, консерваторы, ужасаются как раз того, чем первые восторгаются: полной замены человека машиной. Такая психологическая ситуация в истории не нова и, следовательно, в определенном смысле естественна — всякие инновации, означающие серьезные изменения условий жизни общества, всегда встречали сопротивление, иной раз даже вооруженное (движение луддитов; последний типологически близкий пример — «антиваксеры»).
Прогрессистская реакция неинтересна, потому что предельно проста — она основана на матричной, слепой и чуть ли не религиозной вере все более наивного и неадекватного сознания в «искусственный интеллект», а та коренится, в свою очередь, разумеется, в бессознательной проекции человеческой способности на машину и обратной, вторичной, еще более бессознательной проекции образа машины на человека. Эта наивная, а лучше сказать, тупоумная вера и соответствующая проекция, тем не менее, на удивление сильны, и их сила демонстрирует полное вырождение матричного разума даже в своих научных представителях. Впрочем, возможно, отдельные ученые все же понимают, что кибернетика в принципе и на веки вечные способна лишь на более или менее правдоподобную имитацию некоторых психических функций человека.
Массовая иллюзия ИИ не только подобна массовому психозу, но им и является — достаточно обратить внимание на всеобщий и умильный восторг, который вызывает у прогрессистов деятельность «нейросетей», будто бы творческая: они-де сами умеют писать тексты, музыку, а, следовательно, принимать самостоятельные решения и «самообучаться», а раз так, то, значит, обладают субъектным разумом. Сознание прогрессистов уже явно утратило способность отличать иллюзию от действительности — а ведь это и есть верный признак психоза. И если у писателей-фантастов, свидетелей оптимистической начальной эпохи кибернетики, ИИ и даже искусственная душа роботов были символическим предупреждением (и сознательным художественным преувеличением) — «смотрите, это опасно!» — или красивостью, эффектным эстетическим приемом, или драматическим вывертом, то нынешние прогрессисты всерьез воспринимают этих писателей как своих настоящих предшественников и пророков разумной машины.
Все это совсем неинтересно и в высшей степени постыдно. Ответ на вопрос «Почему никакая возможная машина никогда не сможет мыслить, как человек, и заменить его в важнейшей человеческой функции — творческой?» элементарно прост и очевиден для всякого разумного существа (на творчество способна только душа; душа может возникнуть только в живых организмах). Другим объяснять это бесполезно — у них нет того, чем понимают, в особенности, что такое творчество.
Куда более важно разобраться со второй, консервативной иллюзией, основанной на паническом ужасе перед цифровизацией, — с, так сказать, террикулизмом («террикула» по-латыни — жупел, пугало). Представление о том, что машины вот-вот или в обозримой перспективе захватят власть над людьми, начнут ими управлять, а в конце концов и вовсе уничтожат их за ненадобностью, а если и не захватят власть сами, то послужат послушными инструментами и верными союзниками некоим злонамеренным элитам, «технически» уходит своими корнями все к той же, в качестве эстетического феномена отчасти невинной, научной фантастике, о которой я упоминал выше в связи с прогрессизмом, хотя с психологической точки зрения корень у них один и тот же — матрица.
С таким наивным, по сути, мифологическим представлением всерьез разбираться не стоит — оно всего лишь зеркальное отражение, изнанка триумфирующего прогрессизма. Другое дело — террикулизм, истерические рыдания и гневные инвективы, направленные на цифровизацию как источник оболванивания масс и их преднамеренного низведения до нижайшего, подчеловеческого уровня.
Этот подход к цифровизации предполагает, что оболваненные массы — невинная жертва, объект манипуляции, эксплуатации и обмана и даже, может быть, что, узнай они, как с ними поступают, в гневе устроили бы какую-нибудь революцию. Он вполне конгруэнтен старой мифологеме Ж.-Ж. Руссо о том, что дикари, первые люди на земле, были от природы добры и невинны, но потом пришли злые дяди, как бы невесть откуда взявшиеся демоны-искусители, обманули, соблазнили и испортили их. Жан-Жак, правда, был не так прост и понимал, что «дядями» стали сами же дикари, конечно, не все, а только некоторые, особо наглые, когда им пришло в голову то и се (разделение труда, собственность и т. д.). Террикулисты много примитивней — в их представлении исключительно во всем безобразии под названием «цифровизация» виноваты только безмерно хитрые и жестокие финансовые элиты, а несчастные испорченные массы, и теперь, после порчи, пусть и «на лицо ужасные», но все же по-прежнему «добрые внутри».
В террикулизме, разумеется, есть безоговорочно истинная сторона — есть и отупевшие, опустившиеся, обезумевшие от интернета массы, и хищно эксплуатирующие их элиты, но чтобы после по праву тревожных, чуть ли не эсхатологических объяснений и гневных обвинений из уст террикулистов дело не свелось к наивному руссоизму, доказывать несостоятельность которого я не собираюсь, нужно мыслить совсем иначе.
Не было никакого глобального заговора финансистов, а был исторический процесс всесторонней, в том числе моральной и когнитивной, деградации обществ, живущих на основе европейской психической матрицы. Социальные сети, будто бы первоисточник зла, не насаждались насильно какими-нибудь демоническими цукербергами по указке местного министерства обороны, а возникли в ответ на неявный, но мощный и непреклонный запрос масс, уже заранее оболваненных матрицей, в ответ на их историческую бессознательную волю. Несчастный Цукерберг, который и правда немного похож на вялого мелкого беса с нечистой совестью, и прочие подобные ему тлетворные демоны только добросовестно обеспечили выполнение общей, в том числе экономической, но в данном случае социальной (а в основе своей торгашески-психологической) матричной программы — спрос рождает предложение.
Массы оказались не объектом оболванивания, обмана и манипуляций, а их проективным субъектом, первоисточником. Это означает, что оничтожествление (нигилизация), оболванивание, обман и манипуляции, одним словом, порча, которой они подвергаются в сети, на самом деле исходят от них же самих (политические манипуляции сетью со стороны правительств — другое проявление той же самой порчи, ведь массы и правительства — одного поля ягоды), и, не будь фейсбука, компьютерных игр, второсортного Голливуда, телевидения, смартфонов, «виртуальной реальности» и прочей гадости, одним словом, цифровизации в ее антикультурном выражении, порча все равно стала бы их уделом в каком-нибудь другом, возможно, еще немного более адском, но, скажем, «аналоговом» воплощении. В этом смысле «10000010000 10000111101 10001000010 10000111000 10001000101 10001000000 10000111000 10001000001 10001000010» уже пришел, а вместе с ним, само собой разумеется, и конец света для самоубийственной и источающей смерть матрицы.
Кибернетика и ее детище, цифровизация, — историческая данность, протестовать против которой глупо, как против всего, что может усилить жизнь. Сами по себе они — ни добро ни зло, но могут нести в себе и несут в себе то и другое. Они даже не порождения матрицы, а естественный и неизбежный результат развития человеческого познания. Матрица только почти целиком поглотила, присвоила и по-своему использовала их, в особенности после ослабления и развала СССР. Чем они обернутся для жизни в целом, зависит от того, в чьих руках окажутся.
Компьютер сам по себе, как известно, — великолепный, сберегающий силы и время инструмент познания в руках учащихся и еще больше ученых, производства и управления, удобное средство для совершения некоторых рутинных житейских операций. Без него современной цивилизации в любом ее воплощении, матричном или нематричном, не обойтись. Цифровые технологии способны интенсифицировать жизнь в каждом из направлений: бессознательно использоваться во зло и на погибель человеческой природы, то есть подтолкнуть матрицу к концу, или сознательно создавать условия для творчества и подъема жизни.
А глобальный интернет (и «интернет умных вещей») как идея, не связанная с матрицей, существовал еще до своего реального воплощения — и тогда он был совсем другим, сугубо служебным по своей функции. В романах А. и Б. Стругацких он назывался, помнится, БВИ — Большим Всемирным Информаторием. В матричных обществах эта его функция, разумеется, сохраняется, но в условиях безграничной, самоубийственной для масс свободы и толерантности он все больше становится тем, чего так боятся террикулисты.
Если общества, лишь частично оказавшиеся в орбите матрицы и в разной степени способные сопротивляться ей, не хотят разделить ее презренную судьбу, им волей или неволей придется, в частности, заняться регулированием цифровых технологий, прежде всего общедоступного интернета, как бы сложно это ни было в условиях, когда регулирование такого рода сильно запоздало. По этому трудному, но неизбежному пути в последнее время уже пошел Китай; Россия только начинает смутно понимать, что происходит и как обстоит дело. Но регулирование цифровизации без твердых мировоззренческих ориентиров, без ясной и умной социальной педагогики будет паллиативом и в лучшем случае оттянет решение вопроса о смысле будущего цивилизации и культуры.
Подытоживая сказанное, приведу формулировку Дмитрия Фьюче из частного письма, удачнее которой не нашел я сам: «Дифирамбы и восхваление ИИ и цифровизации (фанатичный оптимизм, вплоть до щенячьего восторга) однозначно указывают на матричность сознания их авторов. Противоположная позиция (огульное отрицание, косное неприятие и страх перед ними) есть архаичность духа, усталость, неспособность воспринимать новое, встраивать его в привычную, прежнюю жизнь. Это два взаимосвязанных симптома наступающего упадка сил и угасания цивилизации. И только здоровый пессимизм, критичность по отношению к этим новшествам цивилизации указывают на их будущее высокое и творческое применение. Такому парадоксальному, но продуктивному пониманию любого нового явления (пессимизму силы и вырастающей из него высшей надежде), учит нас Ницше, пророк будущей новой высокой культуры».
Общий вывод для нашей нынешней, российской исторической ситуации таков: цифрового Антихриста не надо пугаться и им же запугивать всех других — надо спокойно и надежно взять его в крепкие, знающие и умелые руки.
Ноябрь 2021