Вадим Бакусев
Происходящее в нынешнем мире приобретает настолько неустойчивый, неопределенный и в решающем отношении тупиковый характер, иными словами, мир так угрожающе трещит по всем швам, но никак не может треснуть окончательно (или, в другой перспективе, выглядит все более абсурдно), что назрела необходимость попытаться осмыслить эту глобальную историческую ситуацию в максимально обобщенном виде — не с точки зрения геополитики, экономики, социологии, конфликта цивилизаций и т. п., лишь паллиативно способных внести тут какую-то ясность, а с позиции глубинной истории в ее наиболее широком смысле.
Речь пойдет о европейской психической матрице (далее матрица)[1] и ее воздействии на народы, играющие сегодня роль ключевых субъектов, основных движущих сил мировой истории. Матрица — основной конститутивный, хабитуальный (привычный), типический психический склад европейских народов, сложившийся в Древней Греции около 5-го века до н. э. под воздействием конкретных условий среды, склад, путем культурной экспансии овладевший родственными грекам римлянами, а затем народами, оказавшимися в орбите римского влияния, ускоривший зарождение христианской религии как своего специального агента и закрепившийся в истории человечества в виде так называемой западной цивилизации. Сущность этого склада — системный дисбаланс психики в пользу сознания и в ущерб бессознательному, нарушение естественной связи между этими психическими сферами, влекущее за собой общую деградацию жизни, но зато ускоренное и притом неизбежно девиантное развитие сознания в модусе рассудка (инфляция сознательной части «я» и безуспешные попытки бессознательного исправить положение ведут к психозу).
Будучи выражением упрощенной модели человека, нисходящего, деградирующего вектора человеческой истории, матрица представляет собой ловушку, из которой охваченный ею субстрат самостоятельно выбраться не в состоянии. Это означает, что матрица воспроизводится автоматически и принудительно и в перспективе ведет к окончательному и полному разрушению человеческой природы и подлинному концу своей истории («закат Европы», совершенно очевидно, уже состоялся), а, возможно, и концу человеческой истории вообще. Матрица — начало цивилизованного варварства, хотя именно в ее недрах появилась наиболее сильная культура. Сейчас матрица — раковая опухоль на теле человечества.
Высокая контагиозность матричного психического склада и выросших на его основе обществ будет интересовать нас здесь в первую очередь. Ведь именно ею объясняются все виды властного влияния (психического, социального, экономического, эстетического, научно-технического и т. д.) матричного Запада на весь остальной мир, а вопрос дальнейшего существования человечества сводится к способности этого остального мира сопротивляться и победить названное влияние.
Контагиозность матрицы зиждется прежде всего на том факте, что она в силу своей природы обеспечивает опережающее развитие рассудочной способности сознания — опережающее в отношении нематричных складов психики, более естественных и здоровых, свойственных незападным цивилизациям и культурам. Это опережение означает подавляющее преимущество матричных обществ во всем, что связано с рассудком, — в технологиях и в тех видах жизнедеятельности, которые обеспечивают политическое доминирование (за счет более совершенного вооружения) и комфортное существование, физическое благополучие (медицина, сельское хозяйство и т. д.).
До недавнего времени эта контагиозность охватывала и сферу культуры, если иметь в виду Европу в чистом виде, без ее колониальных выселок. Процесс «матризации» интегральной европейской психики долго шел очень бурно, противоречиво, поскольку сопровождался усиленной антиматричной реакцией внутри интегральной европейской психики — реакцией инерции баланса, свойственного естественной, доматричной жизни этой же самой психики. В ходе этой компенсирующей реакции, то есть сопротивления здоровой стороны психики, проявления культуры оказывались особенно яркими и впечатляющими, достигнув пика своей мощи в 15—19 веках. Слово «реакция» поневоле наводит размышления на ассоциацию с химическим процессом, в ходе которого за счет перевеса одного из участвующих в нем «веществ» (матрицы) получилась чистая и крепкая, всеразъедающая кислота. Этот процесс завершился в начале 20-го века, хотя еще некоторое время на поверхности раствора плавала пена как сигнал окончательной гибели, диссоциации компонента культуры. А где-то глубоко на дне лежит мертвый осадок — это то, что мы называем мировой культурой. На поверхности еще лопаются и тихо шипят последние мелкие пузырьки от завершившейся реакции.
Тем не менее еще и сегодня наблюдаются следы былого культурного влияния матрицы на нематричную среду, где продолжает исполняться классическая европейская музыка, читаться и изучаться европейская литература, ставиться спектакли и т. п. Это влияние закрепляет общее и специальное (политическое) доминирование матрицы, хотя культура участвует в нем, так сказать, поневоле и к тому же посмертно, потому что сама по себе, по сути своей нематрична, а в отдельных случаях даже антиматрична.
Меняет ли воздействие матрицы на естественную, нематричную психику ее природу, превращая ее в неестественную и, далее, противоестественную, то есть разрушая ее? Здесь все зависит от конкретных врожденных качеств каждой разновидности этой естественной психики. В одних случаях происходит ее полное поглощение матрицей (к примеру, у западных славян), в других матрица усваивается поверхностно, не затрагивая глубин психики, и, по сути дела, выступая лишь ее искусной имитацией на внешнем уровне (Китай, Индия и т. д.) с преимущественно практическими целями, наконец, в третьих разыгрывается настоящая внутренняя война между матрицей и естественной природой человека (Россия, Турция, Иран).
Но опережающее развитие сознания в модусе практического рассудка — лишь «техническая» сторона дела. Гораздо важнее и глубже нее чисто психологическая сторона. Почему матрица настолько соблазнительна, что с легкостью завладевает сознанием множества людей? Почему они добровольно стремятся к ней, чуть ли не бегом, расталкивая и топча друг друга?
Потому что она упрощает и облегчает. Потому что жить только одним уголком сознания, нацеленным исключительно на практическую пользу и примитивное удовольствие, легко. Такое очень неполное, строго однобокое сознание не замечает проблематичности и сложности человеческого существования, намеренно игнорируя все подлинно человеческое в человеке. Точнее, для матричного человека существует лишь одна проблема — как сделать свою жизнь еще проще и легче. Присвоение любыми путями и потребление присвоенного как единственная и естественная цель жизни — неотъемлемая черта матрицы.
Матрица делает жизнь все более примитивной и направляет ее по наклонной плоскости. А катиться по наклонной плоскости легко — не нужно трудиться, не нужно сомневаться и пробовать на свой страх и риск, не нужно бояться. Это не только легко, но и весело — ведь катясь, можно любоваться разными видами, проносящимися мимо словно сами собой. Они проносятся мимо так быстро, что матричный человек не чувствует никакой душевной связи с ними, а, значит, и принципиально не знает никакой ответственности ни за себя, ни за окружающее. Он постепенно отвязывается, отрывается от реальности и начинает жить низкими иллюзиями (например, о демократии как единственном идеале общественной жизни и т. п.), то есть ложью о себе самом и мире, а именно ложью о себе как венце творения.
Это фатальное расхождение между реальностью и матричной иллюзией обусловлено деградацией личного начала, творческой способности — окуклившийся рассудок неспособен участвовать ни в том, ни в другом. Он способен породить лишь индивида, все более ничтожного, индивидуальность которого очень быстро заменяется экзеплярностью, то есть заменимостью на любой другой человеческий экземпляр. А представление экземплифицированных людей о своей исключительности — это ведущее к смерти психическое заболевание, опускающее человека ниже уровня животного.
Матрица сама по себе всегда действует предельно самоуверенно, напористо и нагло. Ведь она заряжена мощным комплексом первенства, превосходства и всемогущества. Но самое страшное при этом — ее страх и ненависть ко всему, что не она, стремление во что бы то ни стало уничтожить его. Изолировавшийся от всей остальной психической жизни рассудок воспринимает эту жизнь как нечто чуждое и враждебное, угрожающее его существованию. И в этом он оказывается прав, только не знает, почему. Ведь и впрямь, с точки зрения естественной, здоровой жизни такой рассудок, узурпировавший власть, верховное место в рамках психики, есть болезнь и злостная ошибка, которую следует устранить. А попытка самоизлечения европейской интегральной психики — компенсация практического рассудка высокой культурой — не удалась, агент компенсации был решительно и бесповоротно уничтожен, а его труп втоптан в грязь. Собственная европейская культура — первая жертва смертоносной матрицы на ее пути к мировому господству.
Весь мировой исторический процесс со времен формирования классической матрицы, точнее, ее внешнего воплощения, то есть с эпохи средневековья и до наших дней, — это история смертельной борьбы матричных обществ за господство, а лучше за уничтожение всего нематричного, с одной стороны, и всего этого нематричного за свое право на жизнь — с другой.
Какова же нынешняя ситуация в этой борьбе за существование? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно обратиться к некоторым аспектам истории главного субъекта всего мирового процесса — России — и коснуться их в самых общих чертах. Ведь только Россия для матрицы — вторая и последняя жертва, главное препятствие, которое согласно всем матричным установкам должно быть устранено раз и навсегда и во что бы то ни стало.
Первым плотным контактом русских с матрицей было все, что связано с принятием ими христианства как государственной религии и руководящей идеологии, единственно «правильного» образа жизни. В Европе христианство уже давно к этому времени стало проводником матрицы (Христос — бог сознания, разума и одновременно символическая жертва во искупление греха, состоящем в расколе психической целостности и изоляции сознания; подробнее см. в «Лестнице в бездну»). Эту роль оно отыграло уже к 18-му столетию, стало ненужным матрице и сошло на нет: вместо Христа европейцы демократически избрали, то есть посадили на трон, Déesse Raison, Богиню Разум (во время Великой Французской революции). Но и это «божество» продержалось исторически недолго — ныне мертвая по своей природе матрица исповедует то, что и подобает мертвечине: сатанизм.
Правда, Русь приняла христианство от Византии, которая матрице не далась (возможно, из-за подспудного влияния живого античного наследия и миазмов нематричного Востока; зато она и не породила высокой культуры). Но византийское христианство оказалось лишь внешней оболочкой для русской души, в силу своей огромной исторической инертности оставшейся языческой и не принявшей коренной матричный склад, а именно монотеистическую группировку всей психической жизни вокруг одного архетипа (и притом не самости, вопреки Юнгу, а разума).
С этого момента и до сего дня христианство в России было и остается исключительно инструментом внутренней политики государства, а во всем прочем — неудачной формой этнического самоопределения русских (которое и само по себе далеко не завершено и до сих пор). Свою активную позитивную (паллиативную объединительную) политическую роль оно отыграло уже к 17-му веку, что хорошо понял Петр Первый, решительно отодвинувший православие от управления государством и оставивший ему лишь вспомогательную роль контроля за духовной жизнью подданных да некоторыми сторонами гражданской жизни.
Контроль этот не был ни глубоким, ни всеобъемлющим — Бог остался бессознательным воплощением виртуальной этнической самости русских, а вовсе не таких системообразующих, государственнических идеалов, как, например, порядок, послушание, ответственность и долг. Да и само православие игнорировало подобные представления — оно никак не развивало и не собиралось развивать богословскую традицию, а то, что унаследовало от Византии, было и осталось не более чем богослужебной традицией, приблизительной имитацией того комплекса внешних форм, символов и идей, который мог бы влиять на внутреннюю жизнь верующих. Его, православия, влияние на русскую высокую культуру я оставлю в стороне ради краткости, отмечу лишь, что в целом оно не было решающим ни в какой степени даже тут, на самом «верху». А простой народ, хоть по старинной привычке и крестил себе лоб при каждом удобном случае, над попами смеялся и иногда с удовольствием бил их, что абсолютно немыслимо ни в одной другой серьезной религии. При Советской власти он с легкостью переключил свою потребность в религии, религиозном преклонении на собственных, вполне земных вождей. В земной жизни воздействие матрицы нивелировалось стихийной общинностью традиционного русского социального уклада.
Итак, христианство не стало мостом для проникновения в Россию матрицы не просто потому, что православие на эту роль не годилось, а главным образом потому, что на русской почве оно так и осталось псевдоморфозом религии, ложным образом иллюзии, двойным обманом.
Тот же царь Петр впустил матрицу в Россию (хотя и не подозревал об этом) вместе с «цивилизацией», образованностью и соответствующими формами гражданской жизни. Ему пришлось насаждать все это силой. Насажденное Петром держалось с грехом пополам, да и то только сверху — до последних глубин языческой народной жизни оно не проникло.
Через столетие после Петра свою попытку привить России матрицу в виде идеи и практики повсеместного порядка сделал император Павел. Он начал бурно, но очень скоро был смертельно остановлен — сделала это тогдашняя элита, включая его собственного сына: и всё это были люди, казалось бы, насквозь европеизированные, а, значит, в некотором роде матричные. Но уже в их лице Россия решительно отвергла саму по себе возможность свернуть прямиком к матрице. Сама попытка Павла и означала, с его точки зрения, что матрицы в России недостаточно. Однако даже если бы ему улыбнулась удача в его начинаниях, матрицы стране это не прибавило бы: где Мальтийский орден, а где любой темный крестьянин из любой деревни под самым Петербургом! А что уж говорить о возможности «введения» в России католичества, которую связывают с Павлом! Кстати, реализация этой возможности, хотя представить ее себе и никак нельзя, все равно не изменила бы глубинной природы русского народа — любая навязанная ему христианская конфессия оказалась бы для него лишь внешней оболочкой, под которой в любом случае скрывалось бы тихое, но упорное язычество.
Итак, Россия осталась нематричной, несмотря на усилия власти приобщить ее к матрице хотя бы внешне, ради порядка и ради себя (порядок — основная прямая функция власти). Именно это — нашу нематричность — всегда и чувствовала Европа; она так и не приняла «дикую» Россию в число своих, как, например, приняла Польшу (и сейчас очень хочет, но все никак не может принять остатки Украины), а, наоборот, всячески дистанцировалась, чтобы тем удобнее было объявить ее врагом цивилизации, то есть своим врагом.
Уже хотя бы по этой неизменной реакции можно уверенно судить о том, матричен ли русский человек по своей глубинной сущности. Мы — не европейцы и не азиаты. Мы — русские. Мы от природы нематричны. Уже сам тот факт, что матрица ведет против России войну на уничтожение, говорит об этом со всей определенностью.
Я говорил о русской нематричности как общей закономерности и итоге ее исторического бытия. Но было в нашей истории и натуральное инфицирование матрицей — в виде главным образом нигилизма, слепой тяги к уничтожению чего бы то ни было, то есть всего важного, чем является Россия, а на самом глубоком уровне к самоуничтожению. Носителем нигилизма всегда выступало и сейчас выступает (в лице хамова племени «либералов») по природе своей ничтожное сословие барской челяди (см. мою одноименную статью), самый слабый, больной член русского народного организма. Матричность — серьезная болезнь здорового, то есть нематричного психического «тела» России, но в конечном счете не она определяет ее бытие и будущее.
Тем не менее Россия восприняла и много позитивно-европейского, прежде всего высокую культуру, по своей природе нематричную, и науку. А чем в этой связи был в ее истории период СССР? Казалось бы, марксизм — сугубо европейская теория (правда, эпохи, когда культура еще не умерла), утверждающая сугубо же научный подход к человеку и истории. Но сама наука, дитя рассудка, с одной стороны, и высокого интеллекта с другой, — явление амбивалентное. Матрица смотрит на нее как на инструмент присвоения, большевики смотрели как на инструмент преобразования общества и человека на началах справедливости. Простейший пример — экономическое планирование, в матричных обществах проводившееся на макроуровне для извлечения и оптимизации прибыли частными лицами, большевиками — на глобальном уровне для совершенствования общественной жизни, для роста народного сознания.
Нельзя отрицать, что большевистская попытка трансформировать общество, всю народную жизнь на разумных началах была своего рода прививкой матрицы, но не столько самой матрицы, сколько от матрицы, ведь ее конечной целью была не атомизация частных интересов индивида, а — хотели того большевики или нет, утверждая ценности коллективизма, то есть все той же традиционной общинности, — возгонка индивида к личности. Поэтому можно утверждать, что матричная ассимиляция России при большевиках была сугубо внешней. Эта попытка потерпела крах — в предшествующих статьях я уже не раз говорил о его причинах и не стану повторять сказанного. Достаточно сказать самое важное: крах потерпели не столько сами большевики, сколько русский народ, и притом парадоксальным образом по причине своей нематричности, то есть бессознательности.
В смысле ассимиляции матрицей бессознательность стала для русского народа потенциально спасительной, в смысле пробуждения сознания — столь же потенциально губительной. Уже отсюда видно, насколько запутанны и противоречивы процессы нынешнего глобального противостояния и борьбы матрицы и остального мира, где матрица сделала первый ход, а остальные, и в первую очередь Россия, вынужденно, но вяло, неохотно отвечают, причем ни одна из сторон не знает, что поставлено на кон. Вот почему в начале этого очерка я упомянул о тупиковости происходящего. Но в этих тупиках истории копится напряжение, которое рано или поздно кончится разрядкой — или спасительной, или губительной.
Куда опаснее большевистского периода оказались для России последние 40 лет ее истории, после 70 лет противостояния и благотворной изоляции принесшие новую, несравненно более губительную волну уже настоящей матричной ассимиляции вместе с культом присвоения и потребления и воздействием посткультурных форм матричной жизни (Голливуд и т. п.). Проводником этой ассимиляции стало сословие хамов — класс торгашей. Россия уже начала было растворяться в потребительском сновидении, все более глубоком, но матрица в попытке физического самоспасения сама разбудила ее — конечно, частично и ненадежно. России еще предстоит жестокая внутренняя борьба и даже война со своей внутренней матрицей как инородным «телом». И если она потерпит в этой последней войне, войне «Судного дня», поражение, то окончательное поражение потерпит и все человечество — через несколько поколений оно сгниет до конца и навсегда исчезнет на Земле, а, может, и на Марсе, если матрица доберется и туда.
Мера инфицированности, ассимиляции России матрицей определяется в конечном счете тем, какую роль в жизни страны играет торговля (личное присвоение, потребительство) как главный ориентир и цель жизни индивидов. Если торгашеский уклад жизни, который чаще всего путают с классическим капитализмом, возобладает, Россия падет окончательно. Но если устоит нематричная природа русского народа, ярчайшим проявлением которой был уникальный в этом отношении опыт раннего СССР, страна вступит в решающую схватку с матрицей, и победить в ней у нашей страны в таком случае будут хорошие шансы.
Внешние проявления всех этих процессов лежат на поверхности и с легкостью опознаются многими наблюдателями; только поэтому они и выглядят само собой разумеющимися и банальными. Но лежащие в их основе внутренние закономерности ускользают от такого восприятия. Для их понимания и написана эта статья. А понимание дает ориентир для деятельности.
P.S. Почему я уверен в том, что свет сошелся клином именно на России, даже несмотря на ее нынешнее жалкое состояние? Да ведь сама матрица дает на это ответ: с остальными потенциально нематричными народами она не воюет, а торгует и намерена торговать и «договариваться», то есть ассимилировать их и дальше, только на правах гегемона. А возможное уничтожение России, по ее замыслу, есть указание на то, что будет и с ними, если не подчинятся.
Август 2024
[1] Первое изложение концепции, ее подробности и обоснование см. в моей книге: Лестница в бездну. Ницше и европейская психическая матрица. М., 2012. Настоящую статью можно считать частичным продолжением этой книги.