Вадим Бакусев
Сатурналии — прекрасный древний римский праздник, веселый и сравнительно благопристойный в историческое время. А в доисторическое время он, судя по аналогичным праздникам других народов, был, конечно, не столь невинным, зато смысл его — более явным: на несколько дней человеческий мир переворачивался вверх дном, верх становился низом, а низ верхом, рабы командовали господами, женщины — мужчинами, и всюду царила санкционированная распущенность. Выходили на улицы и трассы одинокие интеллигенты с винтовками и, заняв укрытия, стреляли по любым автомобилям… Ах нет, это не отсюда. В общем, животное, каким человек всегда является в глубине своей природы, на это время, от трех до семи дней, освобождалось от некоторых цепей традиции и цивилизации. И за всем этим в древнем празднике скрывался еще более глубинный, а именно психологический смысл: создать картину выхода бессознательного на поверхность, а в чем-то дать ему выйти туда и в реальности. Это делалось, чтобы напомнить сознанию, от чего, от какого изначального, нецивилизованного «ужаса» оно уже давно или не так уж давно ушло, и устроить своего рода ежегодную перезагрузку сознания, освежив тем самым отношения между двумя сферами души. Сатурналии заканчивались, и люди жили дальше «с новыми силами», потому что напряжения, накопившиеся за год в их психике, снимались в ходе праздника.
Кое-что из происходящего сегодня живо напоминает этот праздник, но с одной существенной разницей: сейчас то, что похоже на праздник переворота вверх дном, и не думает кончаться, ведь в сознании его адептов и «адепток» это вовсе и не праздник, а серьезнейшее дело «навсегда», даже, того и гляди, борьба не на жизнь, а на смерть. Речь идет о том, что на первый взгляд выглядит как восстание женского начала, покушение на восстановление матриархата. Это явление, заостренное в виде феминизма, зародилось и расцвело, как известно, в Европе.
Но матриархат был, конечно, явлением повсеместным и вполне закономерным — а именно исходной, первобытной формой организации человеческих обществ. Его повсеместность, закономерность и первобытность объясняются довольно просто: жесткой необходимостью сохранить то, что едва выделилось из природы и едва теплится в своем бытии, то есть свежеиспеченное человечество, — «насидеть» его и довести до стадии «вылупления». А за сохранение отвечает женское начало, соединяющее природу и собственно человечество. Поэтому оно куда ближе к природе с ее цепкой инертностью, чем мужское начало. Любые попытки последнего укрепиться в себе, в своей специфике, женское, материнское начало всегда — и тогда, и сейчас, и впредь — инстинктивно стремилось, стремится и будет стремиться подавить, уничтожить, если не принуждением, то хитростью.
Такая стратегия была вполне разумной и оправданной на стадии «насиживания яйца», но, к счастью, человечество все-таки «вылупилось», и чтобы существовать дальше, чтобы выжить в условиях размножения и, значит, жесткой конкуренции, ему понадобилась другая стратегия — развития, а за нее по своей природе отвечает мужское начало. Патриархальное общество эту стратегию и реализовало. Естественное распределение психологических и социальных ролей женского и мужского начал беспрепятственно просуществовало вплоть до появления христианства — и только тогда испытало если не удар, то первый смутный толчок. Ведь христианство, руководствовавшееся матричным разумом, утверждало равенство душ.
Механистический принцип равенства в силу несовместимости механицизма и реальной психологии повлек за собой серьезные проблемы для церковных мыслителей и неразрешимые для них антиномии, связанные с «женским вопросом»: нужно было как-то реализовать этот принцип в условиях, когда он явным образом противоречил самой жизни, тем более что соответствующего запроса от жизни не было и быть не могло. Женскому началу отдали Богоматерь и разрешили женщин-святых, женские монастыри и монашеские ордены, отвергнув радикальный гностический вариант с Софией, Премудростью Божией. Мужскому — самого Бога (Отца, Сына и Духа), то есть все равно признали и трижды подтвердили, что мужское начало — высшее.
В европейском христианстве подтвердили эту саму по себе только естественную позицию еще и тем форсированно-отрицательным отношением к женскому началу, которое транслировали на практике: женщина — орудие дьявола, «антимимон пнеума» (дух подражающий), да и вообще, mulier non habet animam, у женщины души нет [1]. Эти идеи, говорившие о слабости мужского начала, воплощались в жизнь — казнями сотен тысяч «ведьм» на протяжении столетий. Женское начало автоматически ответило реакцией, как ему и подобает, ведь реактивность — одно из его основных свойств. Реакция зрела долго и в конце концов вместе с другими факторами привела к катастрофическим для европейской культуры и цивилизации последствиям.
Началось все с тихого и незаметного, очень постепенного отравления мужского начала женским — с «разжижения мозгов» аристократии, с ослабления ее воли, с ее разворота против естественного конкурента — Церкви, и привело к возникновению Просвещения. Будучи ближайшим родственником христианства — оба они чада одной матери, европейской психической матрицы [2] — по признакам идеалистического механицизма и потенциальной демократии, оно восстановило принципиальное «равенство душ», то есть равноправие женского начала, но уже без религиозного обременения и всех связанных с ним затруднений. И эта струя, вырвавшись, наконец, на поверхность, стала одной из самых эффективных в общем потоке европейской психической матрицы. Демократизация и феминизация мужского начала исторически почти мгновенно привели к победе в человеке слабого начала, а вслед за этим к отмиранию культуры, к нигилизации, оничтожествлению западного человечества.
Сатурналии как праздник переворота вверх дном возобновились, но в совсем другой и притом перманентной форме. Просвещение и французская революция проторили путь — сначала умам, и вот уже немецкие романтики начали превозносить до небес женское начало вообще и конкретных женщин из своего круга в частности. Неожиданно за ними последовал и авторитетнейший Гёте, подлив масла в огонь заявлением о том, что «вечная женственность тянет нас ввысь» (кого это «нас» — только мужчин? всех людей, род человеческий? «ввысь» — на дно, в наши дни ставшее верхом?), заявлением, ставшим нестерпимым соблазном для малых сих, и аристократок, и служанок, поскольку они могли понять и поняли его только буквально.
Вскоре после этого, в середине 19-го века, открыто началась «женская эмансипация» — и пошла вперед на всех парах, пока не привела к всем известным результатам: женский пол, добившись принципиального равноправия и даже получив существенные уступки от мужского, давшего «негру палец», претендует на все большее. Но при этом он испытывает явную фрустрацию, выражающуюся в его негативизме по отношению к мужскому полу и связанную, конечно, с тайным осознанием того, что реального и полного равноправия женщин и мужчин нет и быть не может и не должно. Такая невозможность охватывает те сферы жизни, где требуются специфически мужские качества, из которых главное — способность к творчеству, без которой нет человеческой специфики, а человечество обречено на вымирание.
Эта способность женскому началу не дана — так уж расположила вещи природа. Зато в числе прочих ему дана другая способность — к имитации чего бы то ни было, и ею оно владеет в совершенстве, по природе будучи, как я уже упоминал, духом подражающим, а было бы правильнее сказать — подражанием духу, уму. Следует, кстати, модифицировать для этого случая и другую приведенную выше средневековую характеристику женского начала — mulier non habet animam: так вот, не animam (как раз душа-то у женщины есть), а mentem, ума как умения находить новые пути. Согласно Юнгу, разум у женщин представляет собой один из архетипов бессознательного, а именно анимус, то есть погружен глубоко в бессознательное и работает совсем не так, как у мужчин, а именно интуитивно, — хотя это отсутствие mentem здравому смыслу многих мужчин очевидно и без Юнга. Если психика женщины сбалансирована, женский интуитивный разум проявляется в виде житейской, вековой, традиционной мудрости.
Проявить ум во всех оттенках этого слова в сознании женщины могут поэтому исключительно методом имитации как формы биологической адаптации, а это значит, что в сфере духа им доступна только одна функция — исполнение того, что было открыто и разработано мужчинами. И действительно, в исполнительской деятельности, особенно требующей кропотливого труда, они часто показывают хорошие и даже порой прекрасные результаты. Но вдохновение известно и им — в подражательном искусстве, лицедействе, актерском ремесле; ведь не случайно народная мудрость, пусть с преувеличением, считает, что всякая женщина — прирожденная актриса. А вот в искусстве, литературе, науке любые женские достижения — всего лишь плоды подражания, более или менее умелого и искусного, а нередко откровенно слабого. Мужчины очень часто бывают склонны обманываться или обманывать себя, принимая такую имитацию за собственную активность женского начала. (Критикам: у Марии Кюри был муж-физик — вероятно, очень рыцарственный мсье Пьер, вместе с которым она и работала.)
И когда женщины претендуют на самостоятельную, равную мужской, роль в сфере ума, это ведет только — тут прав Юнг — к активизации архетипа, анимуса, и его выходу на поверхность сознания, то есть к частичному перевороту психики вверх дном. А это равнозначно как минимум неврозу. Отсюда только естественна лживая остервенелость и агрессивность всякого феминизма, характеризовать который дальше слишком противно. Всякая перемена естественных гендерных психологических ролей ведет к болезни, а поскольку за психологической переменой следуют и социальные, то и к болезни социальной. В этом положении вверх дном женщины, претендующие на «творческие свершения», способны принести, а чаще всего и приносят, большой вред тому, что еще осталось от культуры.
Но что еще скрывается за лживостью и остервенелостью всякого феминизма, кроме внутрипсихических процессов женского начала? Является ли эта остервенелость его собственной активностью? Как ни странно, нет. Она — лишь видимость активности, а на самом деле спонтанность природы, которая, как хорошо известно, «не терпит пустоты» и стремится ее занять. Что же это за пустота и как она образовалась? Это те «системообразующие», важнейшие психологические и, следовательно, социальные функции и роли, которые мужское начало будто бы великодушно, а на самом деле малодушно уступило женскому, освободило для него. Так что только естественно, что мужское начало и несет всю ответственность за эти новые сатурналии, ведь именно в его психике сформировалась матрица с характерным для нее нарушением баланса в пользу сознания и неизбежным ответным выпадом бессознательного как тщетной попыткой восстановить баланс.
В ходе новых сатурналий мужское начало, конечно, и само претерпело болезненные изменения, ведь такого рода уступка — это проявление слабости, чисто женского качества. Феминизация мужского начала вызывает активизацию в мужской психике ее специфического архетипа — анимы, бессознательной женской (грубо говоря, эмоциональной) составляющей мужской психики, неестественный выход которой на поверхность несет с собой невроз со всеми его опасностями так же, как и соответствующая коллизия анимуса у женщин. Отсюда повышенная пассивность (реактивность), зависимость, инфантильность и плаксивость у мужчин. Со стороны женского начала, в свою очередь, принять на себя чужую роль и функции — дело столь же неестественное и потому точно так же влекущее за собой болезнь. Маскулинизация не красит женщин и делает их не лучше, а безобразнее.
Эта болезнь переворота человеческой природы вверх дном, проявляющаяся не только в этой, но и во многих других формах, вполне может и имеет все шансы стать для западной цивилизации смертельной и потому последней, если только затянувшиеся на два с лишним столетия — вместо трех дней раз в году — новые сатурналии не закончатся обратным переворотом к естеству. Процессы, идущие в последние годы в США, а именно попытки консерваторов овладеть ситуацией в стране, говорят о неустойчивом равновесии матрицы в ее шансах на быстрый крах или медленное гниение — положении, в котором нынче беспомощно барахтается и инстинктивно пытается выплыть там и всюду на Западе потерпевшая крушение человеческая природа. Но даже если консерваторам удастся победить, силой и хитростью остановить сегодняшние сатурналии, это будет означать только ремиссию болезни, откат матрицы назад, к прежнему, не столь критическому состоянию.
А что же Россия? Разумеется, всеобщая болезнь добралась и до нас, пустив корни в нынешней «либеральной» верхушке общества. Эти корни испускают ядовитые миазмы в тело народа, стараясь «приобщить его к цивилизации» путем умерщвления народной души, то есть ее ассимиляции Западом. Но процесс идет туго — ведь эта душа с ее «вечным бабством» преимущественно бессознательна и, нет худа без добра, получает из своих глубин относительно здоровое питание, насыщенное своими традиционными «антителами» и иммунитетом к трупному яду матричной болезни. «Вечное бабство» русской души требует компенсации в сознании, которая реализуется в повышенной маскулинности, а часто брутальности российской власти. Но ее мужские качества реализуются лишь в специфических «силовых» сферах, а никак не в сфере так называемого общественного сознания, то есть коллективной психики, над которой безраздельное господство захватило женское по своему складу хамово племя «либералов». Манипулирование же общественным сознанием со стороны власти — тоже чисто женское качество в ряду других, к примеру, безответственности.
И все-таки этот злокачественный процесс идет, поддерживаемый демократией, пусть даже декоративной, ненастоящей: учредители демократии, будь они капиталистами или коммунистами, всегда кровно заинтересованы в том, чтобы в ее орбиту была втянута по меньшей мере половина избирателей, женская, которая хорошо поддавалась бы манипуляциям и обману, а для этого надо было дать женщинам «права». Итак, отрава действует, народ русский, включая свою власть, болен, его лихорадит и с этой стороны. «Антитела» традиций будут помогать, только пока будет длиться бессознательное состояние народной души.
Но рано или поздно она неизбежно пробудится — и что тогда? Нужно уже сейчас продумывать новые для нее здоровые ориентиры, способные прекратить нынешние постыдные сатурналии и отвести ее далеко в сторону от «одержания» демократической матрицей. А для этого необходимо, чтобы мужское начало, в качестве сознания ответственное за все происходящее в мире, опомнилось, пришло в себя и поставило женское начало на его законное место, восстановив естественный баланс жизни.
Июль — август 2020
[1] Католическая церковь, согласно К. Г. Юнгу, опомнилась только в 1950-м, в папской Апостольской конституции (постановлении) о Вознесении Святейшей Девы Марии (см.: «Ответ Иову», 19). Но вряд ли это помогло бы, даже если бы было сделано в самом начале.
[2] См. подробнее в моей книге «Лестница в бездну» (М., 2012).