Вадим Бакусев
Если правы я и те, что считают войну под скромным и застенчивым названием «СВО» гражданской войной в России, войной, в которой одной из сторон активно помогает Запад, то из этого положения дел следует, что враг российского народа в этой нашей внутренней гражданской войне — так называемый фашизм или даже нацизм, энтелехия, конечное состояние всякого «либерализма». Украинский же «нацизм» — лишь его проекция вовне, лишь кончик его жала, а извернувшееся в обратную сторону, на нас, тело этого ядовитого скорпиона преспокойно находится здесь, в России.
Многие разумные наблюдатели согласны в том, что носители этого нашего внутреннего фашизма — так называемые «либералы» всех уровней от сугубо делового, хозяйственного и управленческого до того, на котором паразитирующие, нагло кривляющиеся гистрионы занимаются «перформансом». К последним, как известно, принадлежит и главарь уголовников непосредственно противостоящей нам стороны, вскормленный и взращённый в своем мироощущении не где-нибудь на Украине, а именно здесь, в либеральной России.
С ними, «либералами», все более или менее ясно. Но откуда же у них такая сила, которую не может побороть другая сторона — весь российский народ? Ведь их не так уж и много. Правда, зато многое в их руках — заводы, пароходы, средства массовой информации, включая контроль над ними, и т. д., и им помогает Запад, но ведь однажды русский народ уже показал, что способен решить эту проблему решительно и сравнительно быстро, хотя Запад уже и тогда активно помогал местным хамам и монархистам, которых, правда, считал лишь временными попутчиками. Так почему же сейчас русский народ мнется и ни на что не решается, несмотря на то, что кровь, его, а не их, «либералов», кровь, уже льется вовсю? В большинстве своем он даже живет так, будто никакой СВО и вовсе не происходит, и по возможности старается ее не замечать, хладнокровно веселясь, развлекаясь и отдыхая.
Эта наша внутренняя гражданская война — крайне «странная», а именно скромная и застенчивая, «вежливая» и едва ли не лицемерная война, не подчиняющаяся никаким традиционным правилам ведения гражданских войн (например, «мы еще и не начинали» и до сих пор, кажется, почти не начинаем; «мы воюем не с Украиной, а с Западом», а потому… вражескую логистику и инфраструктуру почти не разрушаем, и т. д.). В сущности, такое традиционное правило только одно: в этих войнах всегда были ясны сражающиеся стороны, даже в Риме 1 века до н. э., где иногда бывало три, а то и больше враждующих с оружием в руках партий, хотя то и дело на короткий срок возникали недоразумения. Всем было ясно, кто друг, а кто враг. А в нашей скромной и застенчивой войне это ясно только на передовой, да и то, говорят, у нашего противника не всегда.
Картина врага нынче сильно затуманена тем, что все наше внимание направлено на внешнего, реального и откровенного врага. Но вот в чем дело: краски на этой картине сгущены тем сильнее, чем больше мы бессознательно и весьма «сплоченно» проецируем на реального внешнего врага образ нашего не менее реального внутреннего, не замечая того, что этот внутренний враг — далеко не просто и не только пресловутая внутренняя «пятая колонна». Наш внутренний враг живет и процветает в нас; это мы сами в той мере, в какой мы ориентированы главным образом или исключительно на потребление. И с этим врагом нам позарез необходимо бороться самым решительным образом, открыв второй фронт. Иначе мы продолжим «еще и не начинать».
Так откуда же взялись наши скромность и застенчивость, едва слышные из-за треска евлогических петард и громкого шороха кидаемых шапок? Ответ, казалось бы, лежит на поверхности: те, кому волей-неволей пришлось начать «СВО», сделали и делают это нехотя, раздираемые двумя несовместимыми мотивами, втайне руководствуясь корыстью (например, продолжая торговать газом с врагом) целой прослойки общества, а, стало быть, в какой-то степени и «народа», в ее вовлеченности в «глобальный экономический процесс» и удачно прикрывая эту тайную корысть совершенно неоспоримым лозунгом защиты суверенитета и целостности. Но в том-то и дело, что этот лежащий на поверхности ответ — именно поверхностный, и нужно копнуть поглубже, чтобы понять настоящие причины происходящего.
Шокирующая парадоксальность такого сочетания смыслов — «скромная и застенчивая война» — указывает на то, что в деле не поверхность, то есть коллективное сознание, а глубина — бессознательное в глубинно-историческом измерении. Скорее всего, спокойно говорит нам психология бессознательного, этот факт — выражение какого-то душевного комплекса, а точнее, его психологической компенсации. А комплекс компенсируется всегда известным образом. По всем законам, рассудительно говорит она дальше, в компенсации психологического комплекса задействован механизм вытеснения, то есть вытеснения из сознания в бессознательное тех содержаний сознания, которые по определенным и притом весомым причинам оказались несовместимы с другими его содержаниями, куда более сильными, энергетически более заряженными, чем вытесненные. Эти более сильные содержания и остались в сознании, оно продолжает жить и руководствоваться ими, но вытесненное содержание не исчезло бесследно, а просто перестало осознаваться, «забылось».
Но зато — по закону сохранения энергии, применимому и к психике, — вместо удачно вытесненного содержания в сознании всплывает, выпячивается, с силой и само по себе, принудительно вдается в него что-то такое, чего в нем не было раньше, и это что-то — не другое содержание сознания, не идея, не представление, ведь у бессознательного нет идей и представлений, они есть только у сознания, а заряженное эмоцией ощущение, переживание. Какое? (Напомню, речь идет о глубинно-историческом, масштабном процессе, лишь типологически подобном тому, что иногда происходит в индивидуальной психике.)
Чтобы понять это и вернуться к началу логической (в данном случае психологической) цепочки на другом, более высоком или, если угодно, более глубоком уровне, надо сначала понять, что именно в нашем случае было вытесняющим, сильнейшим содержанием народной, интегральной психики, а что — вытесненным, слабейшим. Самой сильной стихией, массово увлекшей коллективное сознание советского, по большей части русского народа в неявном виде — вскоре после победы в Великой Отечественной войне, в более явном виде — в 60-е годы и совсем недвусмысленно — в конце 80-х, была жажда материального достатка, богатства, «широкого потребления», увеселений и легкой жизни вообще, то есть стихия потребительства. Почему это произошло, я писал во многих статьях цикла «Россология» и здесь повторять не стану.
Потребление как таковое, коротко говоря, не требует затрат энергии и не производит энергию, а поглощает ее; оно есть энтропия, расслабление. Творчество, напротив, требует усилий, но само генерирует энергию; оно есть негэнтропия, усиление. То и другое — две стороны человеческой природы, их равновесие дает устойчивость жизни, преобладание потребления влечет ее к животному царству, преобладание творчества — к усложнению, развитию. И в отдельном человеке, и в обществе исключительная ориентация на потребление приводит в конечном счете к деградации, порче и разрушению.
Какой же должна была быть реакция на эту неудержимую тягу к потребительскому благосостоянию любой ценой другой части коллективного сознания народа, который некогда первым в истории двинулся сам и двинул другие народы в совсем иную сторону, к творчеству нового, и прежде всего новых, в системном виде еще никогда не бывалых отношений между людьми в обществе, к новой этике и новой жизни вообще, а потом с видимой легкостью и предвкушением богатого пира, заранее пуская слюни, отрекся от своей миссии, предав самого себя и всех тех, кто с надеждой и доверием двинулся вслед за ним?
Такой реакцией закономерно должен был стать и втайне для большинства на самом деле стал глубочайший, нестерпимый, смертельный стыд со стремлением «провалиться сквозь землю», ведь в особенности обман доверия — одно из тягчайших преступлений против своей совести. — «Но мы не чувствуем ни малейшего стыда, не знаем за собой никакой вины! — возмущаются мещане. — Мы в своем праве, нам дали награду и т. д.», — визгливо добавляют наиболее образованные из них, случайно или скорее неслучайно заезжая в гости к булгаковской Аннушке, незаконно присвоившей оброненную золотую подковку (то есть, видимо, подвеску-лунницу). Ах, если б какой-нибудь волшебный Азазелло мог заставить всех этих аннушек добровольно вернуть «подковки», восстановить массово утраченную справедливость не в одном, не в десятке, а в миллионах случаев!
В России есть определенное, но не такое уж большое количество людей, действительно невиновных в страшном преступлении против своей и общей совести, но испытывающих стыд за других, за всех нас, стыд перед совестью, а заодно стыд перед всеми теми народами, чье доверие было жестоко обмануто (достаточно вспомнить о Кубе или о хладнокровном предательстве последнего руководства ГДР). В их, этих людей, сознании вытеснения не произошло, и они, видимо, достаточно трезво воспринимают происходящее. А назойливые попытки нынешнего русского «либерального» сознания покаяться «за преступления Советской власти» — это, может быть, зеркальная, компенсирующая бессознательная проекция, попытка покаяться на самом деле за преступление перед Советской властью и всеми обманутыми народами.
Нестерпимый стыд, названный мной здесь по имени, мало того, скандал, то есть (по-гречески) позорное зрелище, которое нынче мы собой являем у всех на виду и тщетно пытаемся скрыть от себя и других громкой евлогией, самовосхвалением, и есть то несовместимое с массовым потребительским сознанием содержание, которое закономерно оказалось вытесненным в бессознательное. Результат такого вытеснения — огромный пролом, через который вместе с мощно заряженным (хотя и менее заряженным, чем вытесняющая потребительская ориентация) вытесненным содержанием, а именно стыдом, в бессознательное утекает значительная часть энергии сознания.
Какая это энергия? Это энергия разума и воли, высшая, творческая энергия, источник движения человеческой души к необъятности ее внутреннего космоса. Нехватка, зияние энергии разума и воли и есть причина нынешней низкой «пассионарности» русского народа. И это же — причина того, что священная по своей исторической роли война, которую мы сейчас ведем, ведется так скромно и застенчиво. Столь же скромными и застенчивыми, вероятно, будут и ее результаты для нас после номинальной победы в ней. Но «высокоморальной» в масштабах всего народа, торжественной победой с чистой совестью, какой была победа в Великой Отечественной, эта победа явно не будет.
Поэтому нам во что бы то ни стало, со всей силой и решимостью нужно вернуть в народное сознание утраченную энергию разума и воли — вместе с сознательным переживанием стыда за совершенное перед нашей и мировой историей преступление и покаянием перед нею. Нам нужно наконец открыть упомянутый выше второй фронт в войне против собственного внутреннего врага, торжествующего потребителя. Без этого никакая наша победа не будет победой в полном смысле слова, а патриотизм подлинным патриотизмом, всемирным и всечеловеческим, не просто русским. Этот путь, несомненно, будет труден и долог, и лишь пройденный до конца, он приведет Россию к восстановлению ее подлинного исторического лица — страны, творящей будущее всего человечества.
Какими могут быть самые общие ориентиры этого второго фронта? На мой взгляд, это, как совершенно необходимый минимум, восстановление, исправление и развитие того, что было неполно и ошибочно понято и испробовано Советской властью, — исторически временный иерархический компромисс между общенародной и частной собственностью и, главное, установление вечной иерархии человеческих типов, в которой высшее место безусловно принадлежит типу людей, живущих ради неличностных интересов, ради высшей цели могущества всего человеческого рода — благородства как бескорыстного познания и творчества.
Январь 2024